Цвет пурпурный - [57]

Оливия очень огорчилась. Адам делал вид, что он спокоен, но я заметила, что он в рассеянности грыз себе ногти.

Спустя два дня нам стало ясно, что Таши прячется от нас. Ее друзья сказали нам, что, пока нас не было, Таши совершила оба обряда, скарификации[4] и женской инициации. При этом известии Адам переменился в лице, Оливия тоже была поражена, и ей захотелось скорей найти ее.

Мы увидели Таши только в следующее воскресенье. Она очень похудела, глаза потеряли блеск, жизнь как будто ушла из нее. Лицо ее опухло от полудюжины маленьких аккуратных надрезов на щеках. Она протянула руку Адаму, но он не взял ее, взглянул на шрамы, развернулся и вышел.

Оливия обнялась с ней, но это было грустное объятие, так не похожее на их обычные шумные встречи.

Таши стыдится рубцов на лице и едва поднимает голову. Шрамы, по-видимому, еще доставляют ей боль, поскольку вид у них воспаленный.

Вот так люди племени обращаются с девушками, да и с юношами тоже. Вырезают племенные знаки на лицах своих детей, многие из которых считают нанесение порезов несовременным и пытаются сопротивляться. Поэтому ритуал приходится зачастую совершать силой, в самых ужасающих условиях. Мы даем детям прибежище и снабжаем их ватой и антисептиками, чтобы они могли выплакаться и залечить раны.

Каждый день Адам говорит, что пора возвращаться домой. Он больше не может переносить этой жизни. Во всей округе не осталось ни одного дерева, только скалы да валуны. Его друзья один за одним уходят из деревни. Истинной причиной, конечно, являются его противоречивые чувства к Таши, которая, мне кажется, начинает понимать всю серьезность сделанной ею ошибки.

Мы с Самуилом по-настоящему счастливы, милая Сили. И благодарны Богу за это счастье. Мы все еще держим школу для младших детей, а те, кому восемь лет и старше, уже работают в поле. Всем приходится теперь работать, чтобы платить ренту за бараки и налоги на землю, покупать воду, дрова и еду. Так что мы учим младших, присматриваем за малышами, помогаем больным и старым, ухаживаем за роженицами. Наши дни заняты работой более, чем всегда, и поездка в Англию кажется сном. Но все-таки жизнь моя стала светлее, потому что есть рядом любящая душа.

Твоя сестра Нетти.

Дорогая Нетти,

Которово мы за папашу принимали, помер.

А чево это ты его папашей зовешь? Шик меня намедни спрашивает.

Да уж поздно его теперь Альфонсой звать. Не припомню даже, штобы мама ево так называла. Она всегда говорила, Ваш папа, хотела видать, штобы мы крепче в это поверили. Вопщем, звонит мне среди ночи Дейзи, жена евоная.

Мисс Сили, говорит, у меня плохие вести. Альфонсо помер.

Кто помер? спрашиваю.

Альфонсо, говорит, отчим ваш.

Что случилось? спрашиваю. А у самой догадки разные, убили, думаю, его или грузовиком сбило, или молния разразила или болезнь тяжелая приключилась. He-а, говорит, во сне помер. Ну, не совсем во сне. Мы с ним перед сном отдыхали немножко, сами понимаете.

Ну што ж, говорю, сочувствую.

И вот еще, мэм, говорит, я-то думала, домик тоже мне достанется, да похоже он ваш да сестрицы вашей Нетти.

Повтори-ка, говорю ей.

Отчим ваш уж с неделю как помер, говарит она, А вчерась мы в город ездили, завещание евоное читать, так я чуть не упала от удивления. Оказывается, дом, земля и лавка вашево родново отца были. Он все оставил вашей матери, а как она померла, все вам с Нетти отошло. Не знаю, почему Альфонсо вам сам не сказал.

От ентова человека, говарю, мне ничево не надо.

Слышу, у Дейзи аж дыхание сперло. А сестрица ваша как? спрашивает. Вы думаете, она тоже откажется?

Тут я малость опомнилась. А к тому времени, как Шик подошла да спросила, кто звонит, у меня и вовсе в голове прояснилося.

Не делай глупостей, Шик говарит, и носком башмачка меня пихает, у тебя свой дом теперь будет. Твои родные папа с мамой тебе все оставили. Этот пес поганый, отчим твой, как гнилой запах, был да весь вышел.

У меня отродясь ничево своево не бывало, говарю ей. А теперичя дом есть, подумать страшно. К тому ж он больше, чем Шиков, и земли при ем больше. Да еще и лавка.

Милостливый Бог, говорю, Мы с Нетти теперь лавочницы. Чево продавать будем?

А брючки-то на што? Шик спрашивает.

Положила я трубку, и мы тут же понеслись взглянуть на мои владения.

По дароге, до города еще миля оставалась, попалось нам кладбище для цветных. Шик дрыхла на заднем сидении, а меня будто что-то под руку толкнуло завернуть на кладбище. И точно, проехала я чуток, вижу, впереди маячит чтой-то, огроменное, на манер небоскреба. Остановила я машину и пошла посмотреть. И точно, Альфонсово имя на венках, и много еще кой-чево. Член тово да сево. Видный бизнесмен и рачительный фермер. Достойный муж и отец. Благодетель бедных и беспомощных. На могилке свежие цветы, хотя он две недели как помер.

Шик вылезла из машины и подошла ко мне.

Посмотрела, посмотрела, потянулась, зевнула и говорит, Зато сдох, сукин сын.

Дейзи притворилася, будто рада нас видеть, хотя взаправду чево ей радоваться-то. У ей двое дитей, и похоже, она беременна третьим. Все-ж таки у ей машина остается, все евонные деньги по завещанию и ворох одежды. К тому же, я прикидываю, она сумела и сродников своих поправить, пока с ним жила.