Цвет пурпурный - [54]

Дайте мне только добраться до Англии, сказала она, я положу конец всем их наглым притязаниям на земли племени. Уж они узнают, куда надо послать их чертовых плантаторов с облезающей от солнца кожей и что сделать с их проклятой дорогой и каучуковыми плантациями. Я очень богата, и земля акви моя собственность.

Мы слушали ее речи в почтительном молчании. Дети с удовольствием занимались маленьким Гарольдом, хотя он не проронил ни слова в нашем присутствии. Он, по всей видимости, привязан к своей бабушке и привык к ней, но воспринимает ее красноречие с трезвостью стороннего наблюдателя, не говоря ни слова.

Он не такой, как мы, сказал Адам, который очень любит детей и может за полчаса завоевать сердце любого малыша. Адам большой шутник, он поет песни, умеет попаясничать и знает много игр. Он умеет ослепительно улыбаться, что и делает почти все время, показывая крепкие и здоровые африканские зубы.

Я сейчас пишу о его ясной улыбке и понимаю, что все время на пароходе он был невесел. Конечно, он всем интересовался, проявляя обычную любознательность, но по-настоящему весел он бывал только в обществе маленького Гарольда.

Надо спросить Оливию, в чем дело. Она в восторге от того, что наконец увидит Англию. Ее мать часто рассказывала ей о милых английских домиках с черепичной крышей, напоминающих хижины олинка, крытые листьями. Только они квадратные, говорила она, и больше напоминают нашу школу и церковь, чем жилые дома, что Оливия находила очень странным.

Когда мы приехали в Англию, Самуил подал жалобы олинка епископу английского филиала нашей церкви, довольно молодому мужчине в очках, сидевшему за столом и просматривавшему стопку ежегодных отчетов Самуила. Даже не поинтересовавшись тем, как живут люди олинка, он сразу спросил, когда умерла Коринна, при каких обстоятельствах и почему после ее смерти я сразу же не вернулась в Англию.

Я не совсем понимала, что он имел в виду.

Соблюдение приличий, мисс __, сказал он. Соблюдение приличий. Что подумают о нас туземцы?

Что вы имеете в виду? — спросила я.

Ах, оставьте, сказал он.

Мы друг для друга все равно что брат и сестра, сказал Самуил.

Епископ ухмыльнулся. Да, да, Сили, именно ухмыльнулся.

Я почувствовала, что у меня начинает гореть лицо.

На этом дело не кончилось, но я не хочу огорчать тебя своими рассказами. Ты же знаешь, какие бывают люди, и этот епископ был как раз таким. Мы с Самуилом ушли, даже не начав разговора о бедах олинка.

Самуил был в таком гневе, что я испугалась. Он сказал, что, если мы хотим остаться в Африке, нам остается только уйти к мбеле и других убедить сделать то же самое.

А что если они не захотят уходить? — спросила его я. Многие из них слишком стары, чтобы перебираться в лес. Некоторые больны. У женщин маленькие дети. А молодежи подавай велосипеды и европейскую одежду, зеркала и блестящие кастрюльки. Они хотят работать на белых и покупать себе новые вещи.

Вещи! Произнес он с отвращением. Чертовы вещи!

Во всяком случае, у нас впереди целый месяц, и надо провести его с пользой, сказала я.

Поскольку мы истратили большую часть наших денег на жестяную крышу и на оплату проезда, этот месяц нам предстояло провести в нищете. Однако он оказался счастливым. Мы почувствовали себя одной семьей, хотя с нами и не было Коринны. Прохожие на улице неизменно говорили нам (если они вообще с нами разговаривали), что дети очень похожи на нас обоих. Дети уже не удивлялись и воспринимали это как должное. Освоившись, они стали ходить на прогулки по городу одни, предоставив своему отцу и мне более скромные развлечения, заключавшиеся в тихих беседах.

Самуил родился на Севере, в Нью-Йорке, и учился там же. Он познакомился с Коринной через свою тетку, которая вместе с теткой Коринны некогда была на миссионерской работе в Бельгийском Конго. Самуил нередко ездил со своей тетей Алфеей в Атланту, где жила Кориннина тетя Феодосия.

Эти две дамы вместе пережили необыкновенные приключения, смеясь, рассказывал Самуил. На них нападали львы, их атаковали «туземцы», им приходилось спасаться от охваченных паникой слонов и грозных потоков воды во время дождливых сезонов. Истории, которые они обе рассказывали, были просто невероятны. Восседая на диване, набитом конским волосом, среди подушечек и абажуров, две чопорных дамы в кружевах и оборках делились за вечерним чаем самыми ошеломляющими историями.

Еще подростками мы с Коринной переделывали эти истории в комиксы, придумывая им разные названия, такие, как ТРИ МЕСЯЦА В ГАМАКЕ, или УСТАВШИЕ БОКА ЧЕРНОГО МАТЕРИКА, или КАРТА АФРИКИ: ПОСОБИЕ ПО АФРИКАНСКОМУ РАВНОДУШИЮ К СВЯЩЕННОМУ ПИСАНИЮ.

Мы потешались над своими старыми тетками, но нас зачаровывали их рассказы. Они обе были такие степенные, такие положительные. Трудно было представить, что они собственными руками строили школу в джунглях, или сражались с крокодилами, или отбивались от недружественных африканцев, которые считали, что раз они носят развевающиеся, похожие на крылья накидки, то, значит, они могут летать.

Джунгли? Мы с Коринной хмыкали, переглядываясь друг с другом. Одно это слово могло вызвать у нас тихую истерику, пока мы спокойно попивали чай. Они-то, конечно, не подозревали, насколько они нас смешили. Причиной наших насмешек во многом были существовавшие тогда понятия о Африке и африканцах. Африканцы для нас, как и для всех прочих, были не просто дикарями, они были нелепыми и неуклюжими дикарями, как и их нелепые и неуклюжие потомки у нас дома. Правда, мы избегали, слишком, может быть, старательно, этого очевидного сравнения.