Цвет моего забвения - [22]

Роскошная молодая женщина улыбается с бумажных квадратиков. Её глаза лучатся бесконечным счастьем. Женщина танцует в деревьях, подбрасывает в небо ворохи листьев, загадочно поглядывает сквозь ветки с румяными гроздьями рябины. Она несёт себя так гордо, что её недостатки кажутся бонусами. Меньше всего мне верится, что на фото — та, кого я каждый день вижу в зеркале. Гадкие утята не превращаются в лебедей: в гадких уток, разве что.

Осень за ветровым стеклом рассыпается на мелкие осколки — это слёзы побежали по щекам. Прежде, чем я успеваю хоть что-то сообразить, рука тянется к телефону. Я набираю номер, оставшийся в истории вызовов, и горячо, сквозь слёзы благодарю Терри. Впервые за долгие годы я верю в себя. Внутри, после долгого томления, легко и спокойно. Это похоже на избавление от старого навязчивого недуга. Словно, наконец, удалили больной зуб, что беспокоил много месяцев.

Дома я открываю исходники в графическом редакторе и стараюсь изменить их на свой вкус. Я ужимаю себе бока и живот, накладываю тени на ноги, чтобы казались стройнее, замазываю кистью двойной подбородок… И неожиданно понимаю истину: я никогда не смогу сделать себя лучше той, что разглядел во мне Терри. На его снимках даже несовершенство становилось удивительно красивым. Может, делать красоту и уродство переменными понятиями — это и есть дар настоящего художника?

На следующий вечер я иду в салон и со стеснением прошу перекрасить волосы в натуральный цвет. И понимаю, что сделала ещё один шаг навстречу себе.

Месяц спустя я сталкиваюсь с Терри в супермаркете. Он, к удивлению, узнаёт меня первым. Помогает донести покупки до машины и предлагает заехать в ближайшее кафе перекусить. И я, конечно, соглашаюсь. Я выбираю кафе «Райское облако» под крышей небоскрёба в деловом центре.

Прозрачный лифт везёт нас сквозь воздух, пропитанный бензиновым выхлопом. Окна кафе открывают роскошный вид на вечерний город. Мы садимся за столик у окна, и сияющий простор города прыгает в наши объятия. Под нами дрожат огни и убегают в никуда машины. И я уже не скрываю от себя, что наслаждаюсь каждым жестом Терри. Мой воображаемый журавль стал осязаемым! И месяц, что я тайком ждала чуда, теперь кажется долгим, как десять лет кромешного забвения. Но игра стоила свеч! Осталось лишь протянуть руку и сжать мечту в ладонях. Просто ли это будет?

Официант уносит наш заказ. Слух согревает музыка и тихие разговоры посетителей, сливающиеся в уютный рокот. Я слежу за игрой бликов на стекле и, наверняка, глуповато улыбаюсь. Словно школьница, которая вот-вот получит свой первый поцелуй.

Надежды теряют яркие краски, а свет неожиданно тускнеет, когда Терри настороженно произносит моё имя:

— Аресса?

— Что? — бездумно поднимаю глаза. Мне не нравятся интонации, которые приобрёл его голос. Словно звенящий ручей в секунду смёрзся коростой льда. С чего бы?

— Ты что, — говорит Терри спокойно, но холодно, — ешь мясо?

— Да, — отвечаю прежде, чем успеваю осознать вопрос. Даже не вопрос — претензию!

— Да?

— Что-то не так? — добавляю я, наконец уловив суть.

— Да нет, — Терри пытается улыбнуться, но уголки его рта лишь жалко дёргаются. — Извини.

Официант приносит наш заказ, учтиво улыбаясь. Вилки звякают о фаянс. В моей тарелке дымится роскошная отбивная с картофелем. Перед Терри — что-то пёстрое, но печальное, из сырых овощей. Что-то, что лишь раздразнит аппетит, но не прибавит сытости.

Мы разговариваем, но общие темы ускользают, как речная рыба из кулака. Размеренная обстановка становится напряжённой, и кажется, что воздух вот-вот пойдёт искрами. И мы оба знаем, что причина этому — нечаянный вопрос, что обронил Терри несколько минут назад. Нет, меня не раздражает, когда люди интересуются моим рационом — несмотря на недовольство собой, я никогда не придерживалась диет. Но Терри вымораживает содержимое моей тарелки: ароматный кусок свинины, политый грибным соусом, с веточкой фиолетового базилика и круглыми картофелинами. Я чувствую его негодование кожей. И вот это уже мне неприятно. Неприятно и непонятно.

Поужинав и оставив тарелки на столе, мы спускаемся в объятия засыпающей улицы. Огни тускнеют и сливаются с молодой ночью. Глубокая синева укрывает нас плотным пледом. Темнота пахнет бензином и прелыми листьями. Сразу замечаю, что Терри полегчало на воздухе. Он снова начинает непринуждённо смеяться, как в тот сентябрьский день, когда мы впервые встретились.

Мы подъезжаем к разъезду. Описываю круг по сонному кольцу. Сто метров вниз по шоссе, и Терри должен выйти. В двух кварталах отсюда его дом.

Шины скрипят об асфальт. Звук в вечерней тишине кажется особенно пронзительным и гулким. Огни фонарей за окнами машины смазываются и дрожат, вычерчивая зигзаги на запотевшем стекле. Вот и всё.

— Прости меня, Аресса, — говорит Терри неожиданно.

— За что? — я пытаюсь побороть нарастающее негодование.

— За вопрос, — отрезает он. — Я вижу, что он смутил тебя.

— Да ладно, — фыркаю, пытаясь показать, что не задета. Только не получается. — Я ем мясо. И что с того? Мои предпочтения в пище не делают меня уродливой.

Я не верю, что говорю это. Но я знаю одно — это истина. Моя личная истина, что имеет право отличаться от его.