Цунами - [19]

— А откуда всем известно, — спросил Рад, — что Дрон — Джеймс Бонд?

— Ну, это Джени говорит, — бывший сокурсник Рада пожал плечами. — Знает, наверное. А там… — он махнул рукой в сторону — жест, означающий существование неких чужих стран, объект внимания российской разведки, — там об этом не имеют, надо думать, понятия.

— Так он где же, там ? — выделив голосом кодовое слово, поинтересовался Рад.

— Понятия не имею, — снова отбился бывший сокурсник. — Это все Джени, все вопросы к ней. Ко мне, если нужно, с вопросами о его папаше. Тут я столько знаю!

Наследник обэриутов закончил читать очередное нетленное произведение, и на гостиную вновь сошел сель восторга в американской обертке.

— Пойду подойду к Пол, — хлопнул хозяин дома Рада по плечу.

— Конечно, — отозвался Рад.

Он поглядел в сторону бара и встретился взглядом со своей недавней соседкой у барной стойки. Прелестница по-прежнему сидела там и, крича «вау», смотрела на него. В глазах ее было презрительное недоумение.

Не отрывая от нее взгляда, тем же путем, что двигался от бара, Рад вернулся к нему. Стул его был не занят, и он взлез на него. Он уже не помнил, что ушел отсюда с твердым решением не перемолвиться с прелестницей за весь вечер больше ни словом. Да что же, она действительно была прелесть и, кажется, действительно неровно дышала к нему, и не жизнь же предстояло ему разделить с нею.

— Простите, Джени, — сказал он, кладя ладонь на ее руку, крутившую за ножку бокал, — я был не прав. Стихи гениальные.

— Узнали мое имя? — проговорила она непрощающим голосом, но руки не отняла.

— За тем и отходил. Она помолчала.

— А насчет стихов вы меня что, дразнили?

— Ну-у… — протянул Рад, — я бы сказал так: разыгрывал.

— Вам в самом деле понравились стихи?

— Стихи гениальные, — подтвердил Рад.

На лицо Жени-Джени снова выскользнула та, прежняя улыбка соучастия в тайном и выгодном деле.

— Вы оценили, да?

— О, еще как, — сказал Рад, полностью завладевая ее рукой, отрывая от бокала и неся к губам.

Женя-Джени не воспрепятствовала его посягновению на свою руку.

— Надеюсь, мне больше не придется смотреть вам в затылок, — произнесла она, когда он, развернув ее руку ладонью вверх, целовал ей пульсирующее нежной голубой жилкой запястье.

— Помилуй Бог, — ответил Рад ничего не значащей фразой.

Он чувствовал в себе некоторые угрызения совести. Что бы она собой ни представляла, она была искренней в своих притязаниях. А он шел им навстречу полный корысти. Даже так: переполненный ею.

В конце концов, я ее ни к чему не принуждаю и не собираюсь принуждать, она инициатор и лишь берет то, что желает, нашел он некоторое время спустя, как избавиться от этих угрызений. И в конце концов, это было действительно так.

Глава третья

«Привет, Дрон, — писал Рад, с размеренной медлительностью ходя пальцами по клавишам клавиатуры. — Земля, оказывается, и в самом деле круглая: в какую сторону ни пойди — встретишь старых друзей. Вот и с тобой повстречался — разве только в виртуальном виде…»

Писать хотелось стремительно, стуча по клавишам со всей скоростью, на которую был способен, внутри в нем все было взахлеб, но он сдерживал себя, тщательно обдумывая каждую фразу. Писал Рад по-русски, но латиницей. Дрон жил в Америке, кто знает, как там у него обстояло дело с программами, компьютер мог оказаться нерусифицированным, и напиши на кириллице — Дрон получил бы вместо письма одну абракадабру. Вполне вероятно, Жене-Джени было известно и это обстоятельство — русифицирован у Дрона компьютер или нет, — но она спала, ее следовало специально будить, чтобы задавать вопросы, а Рад вовсе не горел желанием до такой степени раскрываться перед ней в своем интересе к ее знакомому шпиону. Достаточно было того, что самовольно залез в ее сумку и извлек оттуда электронную записную книжку. Конечно, он бы ни в жизнь не догадался, что адрес электронной почты Дрона Цеховца забит у нее в записную книжку, она сообщила об этом сама, пообещав дать его потом, но то, что он не утерпел, полез без разрешения — узнай Женя-Джени об этом, мало ли какие подозрения могли прийти ей в голову.

Мысль о ее электронной записной книжке сидела в нем болезненной лохматой занозой все время, пока терзали сладостной гимнастикой невинную до того кровать у него в комнате. И как эта заноза ни на мгновение не оставляла его в покое, так она не дала ему заснуть — ни на минуту. Лежал рядом с Женей-Джени, отдавшей свое эфирное тело стихии сна с той же горячей страстью, с какой отдавала ему физическое тело, уговаривал себя, что уже спит, спит, спит, — и не было ни в одном глазу. И что же было лежать, раз не спал, ждать дня?

Писать письмо Рад начал было на английском, но, написавши строк пять, удалил текст и перешел на русский. У него не было того знания английского, чтобы написать письмо так, как хотелось. Он мог это сделать только на русском. Латинская обертка была, конечно, жестковата, но управиться с ней особого труда не составляло.

«Ужасно интересно, как ты прожил эти годы, — неспешно ходили у Рада по клавишам пальцы. — Помню, в годы, когда мы с тобой познакомились, было модно цитировать китайскую поговорку: „Не дай вам Бог жить в годы перемен“. Все с удовольствием цитировали ее и посмеивались: „А что, совсем даже ничего жить“. Оказывается, то были не перемены, а так, замена декораций. Настоящие перемены пришли позднее. Не знаю, как ты, а я эту китайскую поговорку очень хорошо прочувствовал. Хотя не уверен, китайская ли она. Откуда у китайцев Бог. Они же конфуцианцы. А конфуцианство Бога не знает…»