Crudo - [22]

Они уехали за город. Было утро воскресенья, она читала бумажную газету, сидя с кофе у камина. Снаружи был темный парк, в нем около сотни миниатюрных оленей с пятнами на боках, в точности как Бэмби, только усыпанных клещами и настоящих, они игриво бодались, бегали наперегонки, опускались на колени пощипать травы и предавались прочим интереснейшим и характерным оленьим занятиям. А еще дубы, безукоризненный пейзаж, который, в сущности, прятал за собой колониальные зверства и при этом ими же был взращен, на вид такой естественный, но насквозь фальшивый, в любом случае, было красиво, и она пробудилась заново и не имела желания бороться с потенциальной гибелью всего живого. 2017-й, похоже, будет урожайным, черт знает что, всё шиворот-навыворот.

Прошлым вечером в комнате отдыха в отеле Кэти лежала на диване и читала «Кристофер и ему подобные» с графином красного вина. Это была одна из ее любимых книг, она любила читать, как малыш Кристофер скачет между своим настоящим я, Крисом в «Я – камера» и Берлином 1920-х годов, порицая себя в молодости и тем самым ненавязчиво подчеркивая остроумие и проницательность своей нынешней натуры. Ее постоянно отвлекала беседа в соседней комнате. Она жестом попросила мужа закрыть дверь, но дверь не закрывалась, поэтому они остались невольными слушателями унылой невидимой пьесы. Разговаривали два человека, мужчина и женщина. Они не знали друг друга – кажется, у них завязался разговор во время ужина. В основном говорила женщина. Она шотландка, он ирландец, сказала она, они уже родственные души. Он слегка закашлялся смехом, возможно, из-за ее акцента – Кэти еще никогда не слышала, чтобы говор так резал по ушам. Невозможно было ее не слушать, ее голос эхом разносился по комнатам, наверное, ее было слышно в космосе, уж точно в парке с оленями. Она рассказывала о Японии, как она зашла в Хиросиме в ресторан, пустынный ресторанчик в переулке, туристы туда не заглядывали, меню было на японском, а когда они уходили, весь персонал вышел с кухни и махал им вслед, так мило. Я думал, вы ее агент, сказал мужчина. Она держалась так отстраненно, что я подумал, у вас чисто деловые отношения. Нет, сказала женщина, очевидно уязвленная, нет, вы не знаете матерей и дочек, с нами всегда так. Не знаю, есть ли у вас семья (ГЕЙ ИЛИ НЕТ ГЕЙ ИЛИ НЕТ), не знаю, есть ли у вас семья, дети, родители, кузены, но с ними бывают сложные отношения, они часто тебя считают за дурачка, и ты должен просто с этим мириться. Ее дочь зовут Надей, ее дочь несчастна, говорить о ее личной жизни нетактично, но она совершенно несчастна, у нее отличная работа в сфере маркетинга, прекрасная работа, но всё равно она несчастна.

Кэти очень хотела вернуться к Кристоферу и Уистену, к их похождениям в Берлине, она хотела шаркающего Стивена Спендера с его маково-красным лицом и его дьявольской крошечной камерой, вместо этого ее пригвоздило к стене несчастье этой женщины, оно как Джаггернаут, его просто так не остановить. Это было смешно и вместе с тем не смешно, очень тоскливо и гнетуще. Луна за окном была, как молоко, олени монотонно жевали траву, мираж длился, но так происходит с людьми, они идут навстречу друг другу и проходят мимо или, хуже того, сталкиваются и застревают на месте. Обломки – это ужасно. Кэти посмотрела на своего мужа. Она хотела никогда больше не говорить ему плохого слова, хотя с ней случалось такое раза по два в день, особенно когда она была голодная или усталая. Как научиться владеть собой?

Потом в машине они дурачились, обсуждали свои три желания, и она сказала, что загадала бы, чтобы люди во всем мире перестали злиться, – вот вам и сорок лет, где былой гонор, – а он ответил, что это невозможно. За выходные они много раз говорили об эпохе Террора, о том, бывало ли насилие когда-то оправдано, и он рассказал ей, как республиканцы устраивали массовые утопления в деревнях сторонников монархии во Франции; чистота – вещь опасная, людей нужно просто оставить в покое. Она всё равно ее хотела, хотела найти в себе маленькие пустоты и вскрыть их.

По дороге домой они остановились, чтобы купить на обочине цветов, желтых и розовых, у них с собой были сумки потрескавшегося винтажного фарфора, завернутого в газеты, купленного у славного мужичка с трясущейся головой, который когда-то занимался реставрацией фарфора в Музее Виктории и Альберта – эту работу он получил за спасение кошки из колючего куста; ее хозяин пожелал его отблагодарить, он, правда это или нет, оказался директором музея и предложил ему должность. Выходные действительно удались, бесконечные белые пляжи, бесконечное купание в синих и серо-зеленых волнах, они держались за руки, она расслабилась, было ощущение чего-то нежного и повидавшего виды. Они приехали домой и обнаружили террасу покрашенной в неожиданный коричневый цвет, и она зашлась, зашлась криком. Люди, которые не злятся, новая печальная мечта. Не важно, заваривала ли она чай, не важно, сколько ваз с цветами она переставляла с места на место, она причиняла ему боль, она не могла сдержаться, срывалась как сумасшедшая. Она никогда не знала, чего хочет, но сейчас, 3 сентября 2017 года, она была уверена, что только мира. Она поставила фарфор на шкаф. Пусть всё просто остается как есть. Не умирай. Дай мне время осознать, что любовь больше, чем я.