Crudo - [16]
Они долго притворялись, что ставят подписи в журнале ручкой без чернил, она не совсем понимала зачем. После подписей дело было сделано. Муж вышел из дверей, танцуя нечто между канканом и гавотом. Они выпили «Ле Мениль», их чрезвычайно занял торт, снова начался дождь, дверной звонок звонил и звонил, копились розовые и белые цветы, пол покрывался мокрыми растениями и зонтиками, они ели дыню и курицу, Эл принесла свой торт. Пес пережил операцию, и то ладно. Коты Сары тоже побывали в переделках, особенно Хеликс – у того только месяц спустя обнаружили в носу застрявший стебель. В перерывах между ливнями они с Лео в саду обсуждали педофила, которого могли оставить на работе, или даже не оставить, а назначить на теплое местечко. Лео бесился, она бесилась. Вернувшись в дом, они снова ели торт, и кто-то вдруг крикнул: Стив Бэннон ушел в отставку. Все полезли в телефоны. Еще умер Брюс Форсайт, он родился раньше Анны Франк, но больше всех беспокоил Бэннон. Это буквально случилось только что, никто не знал толком почему, отличный свадебный подарок, пробормотала она себе под нос. Памятники Конфедерации демонтировали по всей Америке, часто по ночам, мэры городов просто раздавали распоряжения на снос. Нам нужно возвести монумент со всеми известными нам именами рабов, по образцу Мемориала ветеранов Вьетнама, написала Сара в твиттере пару дней назад. Всё накалялось больше и больше. В 8:30 она заснула на диване, она собиралась любить и почитать, всюду, без исключений; отныне это ее девиз.
Семейную жизнь они начали лежа в кровати, каждый со своим чаем. Кэти отключалась, ее муж сидел в телефоне. Он что-то говорил, то ли ей, то ли просто для поддержания компании самому себе. «Стартап Грайнд» на меня подписан, интересно, почему. Он тихонько возмутился цензуре научного журнала о Китае – нельзя такое допускать, сказал он, – и прочитал вслух большую часть статьи в «Гардиан». Он будто бы даже знал всех, о ком шла речь. Потом он наткнулся на каталог аукциона и застрял на нем. Маленькие шкатулочки, серебряные штучки – кому это надо? Антикварный кофейник – нет, спасибо. Твое время вышло, лот номер шесть, ну-ка, «ох, это же ранняя Джулия Белл, да, смотри, это ранняя Джулия Белл!». Но вообще им ничего не нравилось, не их это тема, унылые пейзажи девятнадцатого века и литографии с петухами. Он повез ее за завтраком, она купила джем, сливовый и абрикосовый, было утро субботы, теперь у них больше веса, больше значимости, они произвели бартерный обмен, променяли одну территорию на другую, которая уже казалась ярче и лучше, просторнее. Он был дома, он хорошо знал эту землю, но для нее всё было в новинку, она неделями не находила себе места, словно пассажир на океанском лайнере, но теперь, когда она, наконец, тут, ей всё нравится, ей правда в кайф.
У них не было медового месяца, он сорвался, они оказались в нескольких домах в Саффолке и в разъездах между ними с сумками в багажнике, отчасти из-за раненой собаки, под ногами у них росла куча CD-дисков, карт и каталогов аукционов. Случились чаепития, карнавал, короткие прогулки, жареное мясо. Они сходили на знаменитый в округе сельский аукцион, прошли через несчетные комнаты, уставленные безнадежной мебелью, газонокосилками, заплесневелыми репродукциями, фарфоровыми вазами и продавленными креслами, чихая на ходу. Она захотела купить керамического тигра, муж отказался. Круговорот вещей, старье из гаражей и с чердаков и его убогое кочевание из рук в руки. Они уехали прежде, чем начались торги.
Той ночью, 21 августа 2017 года, они ночевали в коттедже у подруги. На ужин были крабы, но не было приборов для их разделки. Лара исчезла и вернулась с оранжевым набором инструментов из «Икеи» и молотком-гвоздодером. Им они по очереди разбивали своих крабов. Кэти нагуглила, как их есть, и рассказала, какие места не трогать. Они напились. Ром «Dead Man’s Fingers». Как выяснилось, крабы больше не ядовитые и, очевидно, никогда ядовитыми не были, тем не менее у Кэти оставались опасения. Она разложила клешни на столе и с размаху лупила по ним. Восхитительно, она бы с радостью расколотила еще много чего. Она что есть сил ударила по спине краба. Ничего не произошло. Она ударила еще раз. Появилась сеточка трещин. Она вскрыла их пальцами, вырывая белые кусочки плоти.
Комбайны работали в поле всю ночь. Когда она проснулась на рассвете, серость пшеницы сменилась золотом жнивья, солома лежала аккуратными рядами. К вечеру казалось, что не ходишь, а плаваешь, воздух был температуры тела, на неухоженную землю падали яблоки. Когда комбайн проехал мимо, мякина била из него беспрепятственно, густая пыль стлалась по воздуху, словно древесный дым. Поворотная точка года, собираешь ежевику и не знаешь, куда отправиться потом. Они говорили о Крите, может, на самолете до Ханьи, может, на автобусе, может, на такси. Они хотели растянуть время, не хотели сентябрь, увидели крошечную дырочку в небе, не затмение, другую, но не успели, и теперь всё уже вернулось к прежней тоскливой рутине. Что она собой представляет, просто оборот слов, просто разговоры, просто поедание хлопьев, одно и то же каждый день. Она скучала, ей хотелось новизны и жары, она хотела расстегнуть себя.
В тридцать с лишним лет переехав в Нью-Йорк по причине романтических отношений, Оливия Лэнг в итоге оказалась одна в огромном чужом городе. Этот наипостыднейший жизненный опыт завораживал ее все сильнее, и она принялась исследовать одинокий город через искусство. Разбирая случаи Эдварда Хоппера, Энди Уорхола, Клауса Номи, Генри Дарджера и Дэвида Войнаровича, прославленная эссеистка и критик изучает упражнения в искусстве одиночества, разбирает его образы и социально-психологическую природу отчуждения.
Необоримая жажда иллюзии своего могущества, обретаемая на краткие периоды вера в свою способность заполнить пустоту одиночества и повернуть время вспять, стремление забыть о преследующих тебя неудачах и череде потерь, из которых складывается существование: всё это роднит между собой два пристрастия к созданию воображаемой альтернативы жизни — искусство, в частности литературу, и алкоголизм. Британская писательница Оливия Лэнг попыталась рассмотреть эти пристрастия, эти одинаково властные над теми, кто их приобрел, и одинаково разрушительные для них зависимости друг через друга, показав на нескольких знаменитых примерах — Эрнест Хемингуэй, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Теннесси Уильямс, Джон Берримен, Джон Чивер, Реймонд Карвер, — как переплетаются в творчестве равно необходимые для него иллюзия рая и мучительное осознание его невозможности.
«Клуб для джентльменов». Элитный стриптиз-клуб. «Театр жизни», в котором снова и снова разыгрываются трагикомические спектакли. Немолодой неудачник, некогда бывший членом популярной попсовой группы, пытается сделать журналистскую карьеру… Белокурая «королева клуба» норовит выбиться в супермодели и таскается по весьма экстравагантным кастингам… А помешанный на современном театре психопат страдает от любви-ненависти к скучающей супруге владельца клуба… Весь мир — театр, и люди в нем — актеры. А может, весь мир — балаган, и люди в нем — марионетки? Но кто же тогда кукловод?
Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.