Crataegus Sanguinea. Время золота - [29]

Недостоин? Судя по тому, что они творили, очень даже достоин. Золотой Герцог усилием воли оторвал взгляд от улетающих журавлей и посмотрел на связанных своими же вожаков. Дангельта, если он продует войну, ждет то же. Бэнки с Монротом подарят борова победителям или, вернее, продадут. Ты решил, что гномы достойны своего Маэлсехнайли, а достойны ли олбарийцы Дункана?

— Я не намерен устраивать торг! — рявкнул Джеральд, чувствуя, что у него начинается приступ бешенства. — Я принимаю вашу капитуляцию, но на даю вам никаких гарантий. О своей участи узнаете позже.

Руки сами развернули коня, смотреть на бородатые рожи не было сил. Еще немного, и он просто выхватит меч.

— Сэр Лэннион! Позаботьтесь отделить начальство от стада.

— Милорд, — в глазах графа мелькнуло беспокойство, — вы…

— Простите, Одри, — бешенство рвалось наружу, Джеральд сдерживал его из последних сил. — Мне нужно побыть одному.

Лэннион что-то ответил, но Джеральд уже дал шпоры коню. Застоявшийся Уайтсоррей рванул с места в карьер, в лицо ударил ветер, который, к счастью, не вонял гномами. Конь выскочил в поле, понесся, топча неубранную рожь, к лесу. Дальше, еще дальше, дальше и быстрей, потому что у Джеральда де Райнора нет сил смотреть на это уродство.

Золотому Герцогу уже приходилось принимать капитуляцию. Первый раз это было в Фаластыме у крепости Зенкар, второй раз они с Лесли Эсташем прижали к похожему на букву V оврагу обнаглевших куиллендцев, но те войны не шли ни в какое сравнение с нынешней. Так, обычные стычки людей с людьми — кто-то искал славы, кто-то добычу, кто-то пытался понять, на что годен. Гномы пришли за другим. Вырвавшимся из подземелий, очумевшим от простора и света, им хотелось жрать, ломать, насиловать, убивать, просто так, потому что дорвались… А их… как же его? Гросс… Мечтал стать хозяином островов, а людей превратить в скотину. И ведь у него был шанс, был, вот что самое мерзкое!

Синяя полоса впереди превратилась в зеленую стену, стена распалась на кусты и деревья. В темную зелень вплетались желтые лоскутки и алые ожерелья. Уайтсоррей развернулся и полетел вдоль опушки, перескочил какое-то бревно, миновал одинокий засохший дуб. Хитрец учуял ручей, что ж, пусть пьет, он, пожалуй, тоже не откажется. Джеральд спрыгнул в осыпавшуюся рожь, на зиму люди остались без хлеба… Дункан удавится, не поможет. Хватит ли в Элгелле зерна, чтобы прокормить еще и Айнсвик? Проклятье, он не удосужился узнать, какой нынче урожай, такие мелочи милорда не волновали. Самовлюбленный павлин!

10

Есть победы, которые были бы хуже поражений, если б поражение не означало смерть. Не только твою — того, что тебе дорого и что ты поклялся защищать. Любой ценой, даже ценой души и того, что священники называют вечным спасением. Эдмунд Доаделлин знал разные победы, знал и поражение, ставшее для него последним.

Если бы он выиграл Айнсвикскую битву и захватил Дангельта, ему было бы так же тошно, как сейчас Джеральду. Потому что одержать верх над дрянью унизительно, потому что побежденная дрянь валится на спину, болтает лапками и вопит о пощаде и о том, какая она маленькая и бедная. Он прощал не потому что верил в раскаянье, а потому, что не хотелось марать руки. Руки остались чистыми, а вот жизнь он потерял, и не только свою.

Многие путают слабость и силу с правотой. Для одних прав тот, кто сверху, для других победитель — всегда волк, а побежденный — овечка. Первые — подлецы, вторые — глупцы, безнадежные глупцы, из-за которых проливаются моря крови.

Эдмунд Доаделлин смотрел на сидящего у ручья рыцаря, а видел себя после Даргетской битвы. Если бы тогда кто-то нашел нужные слова, Айнсвика могло бы не быть, а значит, не было бы и этой войны, разоренных деревень, неубранный полей, пустых, выжженных ужасом глаз. Джеральд Элгелл не должен повторять чужих ошибок, а с него станется.

— Джеральд!

— Моя леди! — В зеленых глазах плеснулась радость.

«Моя леди»… Ты опять забыл, что тебя нет, Эдон Доаделлин, что люди видят не короля, а большеглазую девочку, которая говорит странные вещи.

— Моя леди, я вел себя недостойно. — Джеральд с легкостью снял худенькое тело с коня. Война торопит жизнь, а жить — значит любить, но о любви ты будешь говорить с настоящей Дженни… Если разглядишь ее сквозь чужие слова и чужие дела.

Джеральд хотел что-то сказать, и Эдмунд даже знал что, потому и заговорил первым:

— Я знаю, почему ты уехал. Тебе претит быть победителем ничтожеств.

Де Райнор вздрогнул, потом опустил голову. Охватившая его ярость отступила, остались тоска и отвращение. Эдмунд знал, о чем думает Золотой Герцог: страшный, вышедший из легенд враг оказался мелкой дрянью.

— С чего ты взял, — бросил Эдмунд, — что зло должно быть величественным?

— Величественным? — Джеральд не понимал, чувствовал, но не понимал.

— Ты бы предпочел принять меч от коленопреклоненного рыцаря в черных доспехах, а тебе бросили под ноги жалких карликов. Но зло и должно быть мелким и неказистым.

— Но, — Элгелл казался удивленным, — наши враги не только гномы, но и куиллендцы и ледгундцы. Троанна не зря прозвали Черным Волком, он носит черный бархат и ездит только на вороных лошадях!