Combat - [22]

Хорнунг огляделся, посмотрел на злого солдата, подмигнул ему.

– Не подмигивай, окосеешь, – сказал тот, насупившись.

– Где ваше начальство с крейсера? – спросил Хорнунг.

– Зачем тебе? – процедил сквозь зубы злой солдат, откинул забрало и сплюнул зеленую табачную слюну себе под ноги.

– Мы не взяли личных вещей…

– Перетопчетесь, – усмехнулся солдат, передразнивая Хорнунга.

– Преступникам не положено иметь личных вещей, – подсказал второй солдат и загадочно добавил: – В тюрьме получите все необходимое…

– Только суд может определить, кто преступник, а кто нет, – ответил Хорнунг. – Так что, порошу обращаться с нами в соответствии с Конвенцией о Правах Личности. Как задержанные, мы имеем право на один звонок по Спейс-Сети.

– Сначала объясните, будьте так любезны, что это такое – Спейс-Сеть? – усмехнулся добряк.

– Галактическая компьютерная связь, – ответил капитан "Орла". – Странно, что, имея космический флот, вы не знаете таких элементарных вещей.

– Может вам еще лимонаду подать? – спросил добряк, и они с напарником дружно захохотали. Отсмеявшись, добряк добавил:

– Если бы не требования Устава Звездной службы, мы бы и "федик" – поганый ваш язык – не хотели бы знать.

Хорнунг понял, что добряк вовсе не добр. Такая же сволочь, как и первый солдат, только более сдержанный, но от этого не менее опасный. Третий и четвертый конвоиры сидели неподвижно, точно роботы, не участвуя в разговоре и не проявляя никаких эмоций. Возможно, они и впрямь роботы, хотя вряд ли. Не тот индекс цивилизованности у этой планеты, чтобы иметь неотличимых от людей роботов. Скорее всего, это солдаты первогодки, которым, судя по местным нравам, не дозволяется рта открыть без команды старшего солдата. По местным меркам, они еще не вполне были людьми – просто заготовки. С такой заготовки будут снимать кровавую стружку до тех пор, пока не получится из нее настоящий солдат, стойкий защитник Родины – Великой Фрикании. Если, конечно, заготовка не сломается во время обработки. В этом случае заготовку закопают в землю без траурного марша и ружейного салюта, как распоследнее штатское дерьмо.

Машину трясло и подбрасывало на ухабах, что свидетельствовало о плохих дорогах. Если держать спину прямо, то запросто можно было разбить голову о потолок кузова. Хорошо солдатам – они в касках. Фалд сидел на скамейке, чуть наклонясь, держа руки на коленях и крепко сжимал в кулаках звенья цепи. Чем-то он походил на библейского Самсона, прикидывающего, как с помощью цепей обрушить крышу храма на головы врагов. Но храма не было. Была жалкая деревянная конура, обитая железом и поставленная на колеса, громыхающая на колдобинах.

Машина остановилась, пофыркивая мотором. Мотор работал на старинном топливе – производное от переработки нефти. Хорошо хоть не паровая тяга, а то бы до утра не добрались до места. Хлопнула дверца кабины, раздались придушенные голоса. Вероятно, водитель предъявлял документы охране тюрьмы. Если, конечно, их привезли в тюрьму. Что-то монотонно загудело и раздался скрип и скрежет железа. Везде у них железо! Очевидно, открываются ворота. Машина тронулась и, после двух-трех резких поворотов, остановилась. Мотор заглох, словно остановилось больное сердце загнанного животного, заставив содрогнуться весь остов машины в предсмертной судороге, и все замерло.

Открылась дверь конуры на колесах. Яркий свет фонарей ворвался внутрь и заплясал на лицах сидящих на лавках.

– Выключи, гроб твоей матери, фонарь! – заслоняясь рукой, гаркнул на местном языке господин старший конвойный солдат, бывший в машине.

– Которые тут арестанты? Выходи! – сказали с улицы, направив свет фонарей в небо так, что стали видны их лица. Обычные лица людей. Людей, одетых в коричневую форму.

Захваченная команда "Орла", не понимая ни слова, тем не менее отлично все поняла, выгрузилась из машины, разгибая затекшие спины. Под ногами зашуршала крупная щебенка (шалишь, парень, у нас нигде бесшумно не пройдешь). Фонари качались на ветру. Высоченный каменный забор заслонял горизонт. Колючая проволока. Вышки. На вышках – солдаты. Прожектора ярко освещают унылый двор, где не на чем остановиться глазу. Отдаленный лай и вой собак угнетали душу. Так и есть – тюрьма!

– Стоять смирно! – взяли инициативу в свои руки и глотки местная охрана.

Арестованных проверили на предмет наличия незаконных вещей личного пользования. Не найдя ничего в карманах и за пазухой, а так же в ботинках, задержанным знаками и бесцеремонными жестами велели обуться, построиться друг за другом и приказали следовать за ведущим конвоиром. Сзади присоединилась остальная охрана. Их ввели в каменное здание, примитивно выкрашенное снаружи мелом. Посты, решетки, звяканье ключей, охрана с оружием. Старший конвоир с крейсера предъявлял постовым документы на арестованных. Документы с пристрастием проверялись, и процессия двигалась дальше, до следующего поста. Наконец, они попали в огромное помещение. Потолок терялся где-то в слепящей вышине. После недолгой бюрократической волокиты арестованных сдали тюремному конвою, экипированному в основном дубинками. Только у нового старшего конвоира было личное оружие, висевшее у него на поясе в застегнутой кожаной коробке. Терпеливо стояли. Тюремщики получали какие-то инструкции по телефону – старинному аппарату связи без возможности видеть собеседника. Время от времени старший тюремный охранник отвечал в загнутую кренделем трубку на своем варварском наречии. Из этих ответов Хорнунг уловил только два знакомых, часто повторяемых слова – это староамерикано-английское "фак" и общеславянское "мать". Наконец все выяснилось. Оказалось, что ждали переводчика, знавшего общефедеральный язык, которым не владела местная охрана.