Cобрание сочинений - Том 5 - [49]
Рис. 14. Герцль и фракция на V конгрессе
Если на радостях не мог воздержаться от излишней болтливости сам «князь изгнания», то можно ли было уверенно рассчитывать на полное соблюдение тайны со стороны хотя бы и одного только из его подручных?
Таково более чем вероятное объяснение раскрытия в наши дни от века сокрытой «тайны беззакония»; такова причина появления ниже публикуемых «Протоколов Сионских мудрецов».
По словам Герцля, «конфиденциальные сообщения по важнейший делам были даны им трем уважаемым лицам, а именно полковнику Гольдсмиту, сэру Самуэлю Монтегю и почтенному г. Зингеру».
Из этих трех «уважаемых» евреев, сэр Самуэль Монтегю ныне министр военных снабжений нашей союзницы Англии97, «почтенного» г. Зингера знают в каждой русское деревне, где только есть проданная с рассрочкой платежа зингеровская швейная машина.
Только один полковник Гольдсмит пока еще пребывает для русских людей неизвестным...
Теперь перейдем к «Протоколам».
Протоколы собраний Сионских Мудрецов
Протокол № 1
Право в силе. Свобода — идея. Либерализм. Золото. Вера. Самоуправление. Деспотизм капитала. Внутренний враг. Толпа. Анархия. Политика и мораль. Право сильного.
Необоримость масонско-еврейской власти. Цель оправдывает средства. Толпа — слепец. Политическая азбука. Партийные раздоры. Наиболее целесообразный образ правления — самодержавие. Спирт. Классицизм. Разврат. Принцип и правила масонско-еврейского правительства.
Террор. Свобода, равенство, братство. Принцип династического правления. Уничтожение привилегий гоевской аристократии. Новая аристократия. Психологический расчёт. Абстракция свободы. Сменяемость народных представителей.
…Отложив фразёрство, будем говорить о значении каждой мысли, сравнениями и выводами осветим обстоятельства. Итак, я формулирую нашу систему с нашей и гоевской (Гои — христиане и вообще все не евреи — прим. здесь и далее С. Нилуса). точек зрения.
Надо заметить, что люди с дурными инстинктами — многочисленнее добрых, поэтому, лучшие результаты в управлении ими достигаются насилием и устрашением, а не академическими рассуждениями.
Каждый человек стремится к власти, каждому хотелось бы сделаться диктатором, если бы только он мог; но, при этом, редкий не был бы готов жертвовать благами всех, ради достижения благ своих.
Что сдерживало хищных животных, которых зовут людьми? Что ими руководило до сего времени?
В начале общественного строя, они подчинились грубой и слепой силе, потом — закону, который есть та же сила, только замаскированная.
Вывожу заключение, что, по закону естества, право — в силе.
Политическая свобода есть идея, а не факт. Эту идею надо уметь применять, когда является нужным, идейной приманкой привлечь народные массы к своей партии, если таковая задумала сломить другую, у власти находящуюся.
Задача эта облегчается, если противник сам заразится идеей свободы, так называемым, либерализмом и ради идеи, поступится своей мощью.
Тут-то и проявится торжество нашей теории: распущенные бразды правления тут же, по закону бытия, подхватываются и подбираются новой рукой, потому что, слепая сила народа дня не может прожить без руководителя, и новая власть — лишь заступает вместо старой, ослабевшей от либерализма.
В наше время, заместительницей либералов-правителей явилась власть золота.
Было время, правила вера. Идея свободы — неосуществима, потому что никто не умеет пользоваться ею в меру.
Стоит только народ, на некоторое время, предоставить самоуправлению, как оно превращается в распущенность.
С этого момента, возникают междоусобицы, скоро переходящие в социальные битвы, в которых государства горят и значение их превращается в пепел.
Истощается ли государство в собственных конвульсиях, или же, внутренние распри отдают его во власть внешним врагам, во всяком случае, оно может считаться безвозвратно погибшим: оно в нашей власти.
Деспотизм капитала, который весь в наших руках, протягивает ему соломинку, за которую государству приходится держаться поневоле, в противном случае, оно катится в пропасть.
Того, который, от либеральной души, сказал бы, что рассуждения такого рода — безнравственны, я спрошу: если у каждого государства — два врага и если, по отношению к внешнему врагу, ему дозволено и не почитается безнравственным употреблять всякие меры борьбы, как, например, не ознакомлять врага с планами нападения или защиты, нападать на него ночью или неравным числом людей, то, почему же, такие же меры, в отношении худшего врага, нарушителя общественного строя и благоденствия, можно назвать недозволенными и безнравственными?
Может ли здравый логический ум надеяться успешно руководить толпами, при помощи разумных увещеваний или уговоров, при возможности противоречия, хотя бы и бессмысленного, но которое может показаться, поверхностно разумеющему народу, более приятным?
