Цивилизация Просвещения - [73]

Можно ли говорить о просвещенном абсолютизме применительно к Скандинавии? Едва ли. Скандинавские страны на протяжении XVIII века постепенно приближаются к английскому образцу. Шведское государство реализует своего рода компромисс между Англией времен «Славной революции» и фридриховским Бранденбургом. Норвегия остается в стороне, но в Дании есть что-то ганноверское; она страдает от некоторой отсталости. Швеция выходит окрепшей из передряг, стоивших ей потери Балтийского моря: растущее население, самая низкая в Европе смертность, средняя продолжительность жизни, почти достигающая рекордных показателей Новой Англии, а главное — широкая и ранняя ликвидация неграмотности. Модернизация шведского государства осуществляется медленно, а значит, основательно; поэтапный переход к свободе печати — в стране, любящей читать: основные положения эдикта 1766 года закреплены указом от 26 апреля 1774 года. Терпимость по отношению к католикам (куда бульшая, нежели в Англии) и эмансипация еврейского городского меньшинства на немецкий манер. Наконец, всестороннее развитие культуры: от Новой Стокгольмской оперы Аделькранца до Академии Восемнадцати, основанной в 1786 году по французскому образцу.

Настоящий Север находится на востоке: это Россия, прорвавшая наконец немецкий заслон. Когда тоненькая прослойка крупных польских землевладельцев осознала опасность, внезапно нависшую над границами их призрачного государства, было уже слишком поздно. И тем не менее, как мы видели, восточное благоденствие второй половины XVIII века распространялось и на Польшу. Первый раздел 1772 года словно бы придал ей сил, избавив от двух запустелых провинций (Белоруссии и польской Пруссии) и от тяжелого галицийского конгломерата, который своей бесценной религиозной и этнической мозаикой доставил Австрии больше проблем, чем новых возможностей. Словно бы ничего не зная о миллионах крестьян, Лео Гершой мог позволить себе восторгаться: «…после этого ужасного удара в стране постепенно возникла новая идея свободы». Разгон иезуитов, изменение отношений между церковью и государством в духе «сверхйозефинизма» (здесь он назывался февронианством) в результате деятельности канцлера Замойского. Главным событием этого периода стало знаменитое положение о национальном образовании, разработанное специальной комиссией в 1773 году: на поддержку реформы пошли богатства, конфискованные у Братства. Образование, экономика, — Замойский даже, чтобы ободрить крупных землевладельцев, пытается ослабить удавку крепостного права. «Реформы должны были достигнуть апогея… с принятием в 1791 году новой конституции, учреждавшей наследственную монархию по образцу реформированной французской монархии…» Все это происходило слишком поздно; три века нельзя преодолеть за двадцать лет. Россия и Франция, в 1793 году сговорившиеся между собой, заранее приняли меры. На труд по пробуждению от спячки, начавшийся с учреждением комиссии по национальному образованию 1773 года, конечно, не хватило времени, и все-таки направление было совершенно правильным. Целью было преодолеть культурную отсталость Польши: простой выбор в пользу научной культуры и массового обучения грамоте был превосходен. Появление с начала XIX века польских фамилий среди авторов работ по математике и физике — плод этих усилий; потом последовало и все остальное.

Оставалась Россия, великий мираж эпохи Просвещения. Со смерти Петра Великого (1687–1725) и до воцарения Екатерины II (1762–1795) ею правили Екатерина I (1725–1727), Петр II (1727–1730), Анна Иоанновна (1730–1741), Елизавета Петровна (1741–1761) и Петр Голштинский (1761–1762), которого его жена-немка предусмотрительно велела зарезать во время дворцового переворота в духе восточного гарема. В России было два мира, ничего не знавших друг о друге: крестьянство, увязшее в трясине все более ужесточавшегося крепостного права и лишь слегка утешавшееся стремлением на «переселенческие окраины», и искусственный высший свет, дышавший Санкт-Петербургом. В архаичном восточном обществе с XVII века начинается работа по созданию ex nihilo[69] государства западного образца; Екатерина не появилась ниоткуда, «она пришла на узкую, но хорошо обработанную полоску плодородной почвы. На смену анархической и феодальной боярской думе пришел новый орган управления — Сенат… более или менее скопированный со шведского образца…. Он был учрежден в 1711 году, укреплен в 1720-м, окончательно выстроен в 1722-м». Российский Сенат был похож одновременно на частный совет Людовика XIV и прусскую директорию 1723 года, ту самую, которой несколько подрезал крылья Фридрих II. На крестьянское общество — продукт эволюции, происходившей без взаимодействия с Западом, — наложилась экономика натурального обмена. До великих технологических преобразований конца XVIII века железо, выплавленное на Урале, конкурировало на английском рынке со шведским железом.

Итак, в России функционировало государство, целью которого была ликвидация отставания. Изначально Екатерина была настоящей царицей, окруженной феодальной аристократией, но обратилась к опыту Петра Великого. Она стремилась к чему-то лучшему, нежели роль царицы дворянства; колеся по империи, она одновременно выступала с призывами к западной интеллигенции, которая полыценно внимала. Екатерина переписывается с д’Аламбером, покупает Дидро, штудирует Монтескьё (1764–1766) и трактат Беккариа «О преступлении и наказании» (1767) — бодрящее чтение для страны, где правит кнут. В 1767–1768 годах обнародует свои предложения масштабная Комиссия по составлению Законов: в своем составе она объединяет представителей всей подзаконной России, фактически небольшого государства численностью 2–3 млн. человек — если угодно, Бранденбурга, — опирающегося на 20 млн. крепостных: «…знать, горожане, свободные крестьяне и инородцы, всего 564 депутата, из них только 79 от крестьянства» — или, точнее, от ничтожной прослойки свободных крестьян. Комиссия была созвана в Москве 30 июля 1767 года, переведена в Петербург в январе 1768-го и внезапно распущена 18 декабря. Она работала на основе екатерининского «Наказа комиссии по составлению проекта нового Уложения» — «одного из самых знаменитых документов идеологической истории просвещенного абсолютизма. Наряду с меценатством, политической перепиской, заботой о пропаганде и публичности, он должен был послужить еще одним средством закрепления за царицей репутации философа на троне» (Блюш). Один из пунктов, на которые были направлены реформаторские усилия, по-видимому, был полностью реализован — расширение дворянства до масштабов элиты.