Цивилизация Просвещения - [169]

Стремясь забраться на верхушку социальной лестницы, он участвует в академическом конкурсе. В 1709 году он занимает второе место и разочарован. В двадцать восемь лет он возвращается в Валансьен. Знаменательное решение. Он видит войну и пишет «Новобранца». Его замечает Сируа, торговец картинами. И вот уже Ватто достиг богатства и признания. Перед приемом в Академию он показывает свои картины Кроза. Живописец галантных празднеств поставляет финансистам чувствительно-мечтательные картины. Вот «Времена года», «Отплытие на остров Цитеры», «Ради чести красавицы», «Красавицам слушать не следует»… Он вспоминает о театре — еще одном воплощении мечты, задумывается о своем скромном происхождении, о том, что ему, измученному чахоткой, жить остается недолго, — и появляются его последние жанровые сцены. Вот его «Тихая любовь» (характерное название), «Любовь во французском театре», «Любовь в итальянском театре». Благодаря итальянскому театру появляются «Жиль» — состояние души в маске — и «Танец». Затем — полные эротизма «Юпитер и Антиопа», «За туалетом», «Утренний туалет», эскиз для «Суда Париса», на котором Венера невинно изображена в виде субретки, снимающей сорочку.

Ватто— символ эпохи… Он запечатлел мечту целой цивилизации, мечту всей Европы в кризисный период; после него галантным празднествам уже недостает легкости, все приобретает нарочитость, привкус вульгарности. Вот цена Ватто, вот прекрасное собрание истинных талантов.

Ланкре (1690–1743) — лучший имитатор. Как и Ватто, он из скромной семьи, но уже из Парижа, и он тоже удачлив. Он, безусловно, талантлив, но и усерден. Галантные сцены из «Мулине» (Берлин) откровенно льстивы. A fortiori Жан-Батист Патер (1695–1736). Франсуа Октавьен (ум. 1740) спускается с вершины: галантные празднества из мечты превращаются в обычные приготовления. Живопись для будуара, чтобы раздразнить аппетит.

С Буше заканчивается подготовительный период. Движение возникает и нарастает сверху вниз. Искусство не способствует изменению нравов, оно развивается в соответствии с этими изменениями. В 1736–1737 годах Людовик XV решает заняться декором маленьких комнат. В Париже Субиз занимается интерьером особняка, который для него построил Бофран. В одном проекте участвуют Карл Ван Лоо, Шарль Натуар и Франсуа Буше, в другом — Парросель, Патер и снова Ван Лоо и Буше.

Озорная живопись, которая идет в ногу с эволюцией вкусов аристократии и, соответственно, с оформлением интерьеров дворцов и больших особняков, следует не из искусства галантных празднеств (оно даже на вершине эволюции — с «Завтраком с ветчиной», ответом Ланкре на «Завтрак с устрицами» Троя, — остается на том милом уровне, который напоминает фламандцев или Хогарта), но из эстетики «большого стиля». Для галантных мифологических сюжетов и пасторали, с ее эротизмом, дверь открыта.

Франсуа Буше, предводитель вырождающегося «большого стиля», практически опровергает правило. Конечно же — и это вполне закономерно, — он принадлежит ко второму поколению, но слишком уж немногочисленному второму поколению. Он родился в Париже в 1703 году; отец его был совсем незначительным художником, рисовал образцы вышивок. Сначала Буше учился у Лемуана, потом работал у гравера Жана-Франсуа Кара, в двадцать лет получил первый приз за историческое полотно «Евилмеродах, сын и наследник Навуходоносора, освобождающий из оков царя Иоахима»; ему не хватает малого: он не был в Риме. Он снова начинает заниматься гравюрой: гравирует картины Ватто вслед за Жаном де Жюльенном; неплохо зарабатывает и едет в Италию на собственные средства. В 1733 году он встречает 17-летнюю Мари-Жанну Бюссо и женится на ней; она становится его постоянной и любимой моделью. В 1736–1737 годах он появляется при дворе. Его замечает король, его картины нравятся мадам де Помпадур, он хорошо обеспечен, ему остается лишь плыть по течению. От «Триумфа Венеры» к очаровательным шинуазри вроде «Пира императора китайского» (1742) и «Голубятне» (1750) с удивительным пейзажем в зеленых тонах. Творчество Буше разнообразнее, чем принято считать. Буше предлагает нам удивительное попурри из всего, что любил XVIII век, богатый, фривольный, чувственный и несерьезный, вернее, его немногочисленная, но чаще всего ассоциируемая с веком Просвещения часть. Отсюда и его успех. Портрет Виктории О’Мёрфи, изображенной в виде возлежащей на софе одалиски, открыто демонстрирующей свою аппетитную спину и филейные части замечательной красоты, — лучший образец работы Буше с моделью. А вот портрет Луизы О’Мёрфи. Именно здесь, в этой чувственности, в этом неприкрытом эротизме, а не в огромных настенных панно с их надоевшей розово-голубой гаммой, по-настоящему раскрылся скромный гений Буше. Нравится нам это или не нравится, но приходится признать, что нет XVIII века без Буше, так же как нет Европы Просвещения без Вольтера, он — образ эпохи, которая, однако же, гораздо интереснее и заслуживает большего. Буше — символ; таких, как он, — множество: Карл Ван Лоо, Шарль Натуар (1700–1777), еще десяток художников, которые неутомимо воспроизводили богинь на ложах, влюбленных султанов, пышные груди и бедра, тысяча и одну безделушку Оленьего парка.