Цивилизация классической Европы - [11]
4. Два крупнейших восстания классической России. Разин и Пугачев
В длинной череде восстаний, потрясавших русские просторы в XVII–XVIII веках, выделяются два эпизода: восстание Разина (1670–1671) и Пугачева (1773–1774) — более сложное и более значительное.
Данная карта показывает, как совмещаются в пространстве с интервалом в столетие территории, охваченные волнением. Речь идет о движении в малонаселенном юго-восточном направлении потенциально огромной колониальной России, которая противится растущему гнету крепостничества.
«Пограничные» инородцы, беглые крепостные объединяли силы со всеми, кто был против растущего гнета центральной власти.
Русское государство в действительности не имело в XVII–XVIII веках тех амбиций, которые стояли перед государством классической Европы. Пространственная аномалия (колониальные территории Урала, отвоеванной у ханов Украины, не считая Сибири) была возможна постольку, поскольку русское государство отказывалось управлять непосредственно крестьянской массой.
От Алексея Михайловича (1645–1676) до Екатерины II (1762–1796), через насилие великого царствования Петра I (1682–1725), оно в социальном плане эволюционирует в противоток Западу. Уложение 1649 года окончательно прикрепляет крестьян к земле. Эволюция началась после 1570 года. Установление крепостничества, завершившееся лишением гражданского состояния 80 % населения в середине правления Екатерины II, достигло кульминации в юридической работе комиссии 1767 года. Империя вполне могла насчитывать 15 млн. жителей к 1725 году, 36 млн. — к моменту смерти Екатерины; с конца XVII века Россия была всего лишь Россией дворян (все больше и больше) и городов (все меньше и меньше). Для 30 млн. крестьян в 1790 году крупные поместья являлись единственной экономической и политической реальностью, которая их касалась. Классическое государство в России начинается с отмены крепостничества в 1861 году. В то же время понятно, что работа комиссии 1767 года могла привести в восторг Европу Просвещения. Екатерина II была вполне либеральным сувереном дворянской республики. Несмотря на пространственный размах и общую численность населения, государство в России не совпадает с империей. Государство касается в среднем 2 млн. душ — чуть меньше, чем в Пруссии. Зачастую оно оказывает вооруженную поддержку десятку тысяч микрогосударств, подвергшихся народным восстаниям. Восстания 1606–1607, 1607–1608, 1616–1648 годов, восстание 1669–1671 Стеньки Разина в Донской области, много позже — Пугачева (1773–1774) примерно в том же регионе (с более широким размахом) приводят в действие русское государство в эпоху Франции Ришелье и Мазарини. Прямой контроль на западе, косвенный — на востоке, два уровня развития. Однако на западе, как и на востоке, государство классической Европы не всегда было государством для всех.
Классическая эпоха почти везде демонстрирует укрепление монархического принципа. Внешне только Англия отклоняется на путь, ведущий к более строгому определению абсолютной монархии божественного права. Король воплощает государство, король помогает государству жить. «Государство — это я» и «Фридрих II — первый слуга короля Пруссии» — обе эти формулы подчеркивают два неотъемлемых аспекта одной и той же диалектической реальности. Нужно ли напоминать, что нет ничего более основательно противостоящего своенравному деспотическому режиму, такому, как его определил Монтескье в конце нашего периода, чем абсолютная монархия божественного права, административная монархия в сословном обществе, таком, какое во Франции достигло своего совершенства между 1660 и 1740–1750 годами. Вокруг короля — источника права, но покорного праву, как он говорит, складывается в конечном счете сложная иерархия советов, ведомств, должностей и неотъемлемых обязанностей, удерживающая власть от произвола. Системе угрожает уже не произвол и беспорядочные движения, а в большей степени затрудненность движения. И в конечном счете с точки зрения сугубо политической монархия Старого порядка потерпела во Франции крах в 1789–1792 годах не по причине избыточной власти короля, но как раз наоборот, по причине ее радикальной недостаточности после драматического провала великой реформы (1771–1774), симптоматично названной переворотом Мопу.
Государство не отделимо от общества, чаяния которого оно объединяет. Общество XVII века повсеместно было обществом сословным, иначе говоря, тогдашняя социальная иерархия покоилась главным образом не на положении группы в процессе производства и обмена материальных благ, а на иерархии достоинства, статуса, должности. Стоило сословию уступить дорогу классу сначала в Англии и Голландии, позже во Франции, а потом и во всех других странах — и государству пришлось приспосабливаться к этим грандиозным изменениям.
Проявляя себя как сословное общество, пребывающее в состоянии перехода к классовому обществу, классическое государство осуществляет свою как никогда сильную власть в пользу группы, которая и является государством. Правильно понять, что такое государство, — значит понять, в пользу кого работает государство. Для каждой конкретной страны не существует лежащего на поверхности ответа, но его относительно просто найти. Для всей же Европы ответ затруднен по причине общей неравномерности эволюции. В качестве общего правила можно утверждать, что классическое государство повсеместно устанавливалось в борьбе с господством земельной аристократии, имевшей гораздо больше, чем просто землю, а именно совокупность прав на людей, право юрисдикции, управления, что достаточно удачно резюмировалось понятием бан у наших древних легистов. Таким образом, административное централизующее государство утверждается в противовес государству раздробленному: баронам, лордам, крупным феодалам, боярам, которые заменяли государство в отсутствие государства. Оно утверждается, опираясь на группу служащих, которая является группой специалистов. Эта группа представляет собой зародыш верхушки среднего класса. Вот почему предклассическое государство всегда поначалу революционно: Англия Тюдоров, Франция Франциска I. История Франции XVI века отмечена утверждением чиновничества, иначе говоря, переходом элиты крестьянства и города в государство, на службу государства. Причем до такой степени, что, благодаря торговле должностями, чиновник с большим основанием, чем Людовик XIV, мог восклицать: «Государство — это я».
