Цивилизации - [181]

Даже по стандартам своего времени это было кричаще яркое сооружение с группой охраняющих львов, выкрашенных через одного в красный и белый цвета. Мавзолей был большим — 130 на 130 футов в основании и, вероятно, 140 футов высотой (до стоявшей на его вершине прекрасно изваянной колесницы), — но все же недостаточно большим, чтобы поражать только размером. Причину впечатления, которое Мавзолей производил на зрителей, прежде всего следует искать в сотнях украшавших его скульптур, особенно в дошедших до нас портретных статуях самого Мавсола и его горюющей сестры-супруги. Отождествление строится на предположениях; но кого еще могли представлять эти статуи?[951] В древности эти статуи так поражали своим совершенством гостей, видевших их, что их неизменно приписывали самым знаменитым греческим скульпторам того времени. Созерцаемый вблизи, Мавзолей таким образом получал определенное право считаться чудом света. А вид издалека давал ему другое преимущество — это было отлично рассчитанное великолепное зрелище. Галикарнас стоял среди беспорядочно разбросанных деревень и был городом, созданным по приказу Мавсола. Он был построен вокруг Мавзолея с нарочитой крайне театральностью: морские паломники, плывущие в Эфес или из него, обязательно увидят его с моря и поразятся. Наконец, Мавзолей привлекателен своим исключительным бахвальством и самонадеянностью, которые заметны и в других деяниях Мавсола: в его стремлении освободиться от положения данника могущественных соседей, в его пресловутой ненасытности в налогах, в его огромных тратах на укрепления и корабли. Успех, которого он не достиг при жизни, пришел к нему после смерти: он был погребен как герой и, возможно, даже обрел божественное бессмертие. Кого еще могла ждать элегантная колесница на Мавзолее, как не самого царя, чтобы вознести его на небо?

Последние обитатели покинули Галикарнас, вероятно, в VII веке н. э., но Мавзолей — полуразрушенный, заросший зеленью — по-прежнему стоял, когда в XIV веке эту местность заняли и принялись укреплять рыцари-госпитальеры. Между 1494 и 1522 годами они снесли то, что оставалось от памятника, чтобы построить свой замок: каменные блоки они использовали при строительстве, а мрамор пережигали на известь[952].

Расположенный вблизи Эфеса и Родоса, Мавзолей входил в маршрут туриста, стремившегося увидеть чудеса древности. Южнее на том же маршруте любой плывущий на корабле турист напрягся бы при первом же взгляде на здание, которое вызывало в зрителях мистическое чувство — почему, мы не можем сказать с уверенностью. Ранний составитель списка семи чудес, который утверждал, что «видел стены неприступного Вавилона, на которых можно устраивать гонки колесниц, и изображение Зевса на берегах Алфея.

«Я видел, — говорит он, — висячие сады и колосса бога-солнца, великие сотворенные человеком пирамиды и огромную усыпальницу Мавсола. Но когда я увидел священный дом Артемиды, поднимающийся к облакам, все остальное поблекло в сравнении, ибо само солнце никогда не видело ничего подобного за пределами неба»[953].

Оценка кажется несообразно восторженной для здания, которое — если судить по тому немногому, что нам известно о его виде, — было наименее впечатляющим из всех общепризнанных чудес древности. Оно стояло болотистой низине. Конечно, здание было большое, богатое, бросающееся в глаза и роскошно украшенное. Но многие другие греческие храмы превосходили его в этих отношениях. Храм Артемиды не отличался особой изобретательностью проекта. Культовая статуя, помещенная в него, была обычной работы и вкуса и не вполне соответствовала идеалам греческой эстетики: не охотница в легких одеяниях, знакомая нам по классическому искусству, — Артемида Эфесская была азиатской богиней, матерью-землей, высокой, немигающей, с мощной вислой грудью и раздутыми сосками.

Чтобы понять, какое впечатление производило здание, мы должны проникнуть под внешнее и вызвать мистическую оживляющую силу, которая производила такое глубокое впечатление на древних. Конечно, во многом храм обязан своей репутацией искусному коммерческому манипулированию образами. Хвалебные строки, процитированные выше, могли быть рекламным слоганом второго столетия до н. э. Можно предположить, что Антипатру Сидонскому, автору этих строк, заплатила эфесская жрица, желавшая привлечь паломников и подхлестнуть торговлю. Двести лет спустя подобные соображения заставили эфесских мятежников изгнать святого Павла. Предприниматель, контролировавший рынок серебряных статуэток богини, опасался утверждений Павла, что «боги, созданные человеческими руками, вовсе не боги». Он предупреждал своих слушателей: «Это не только подорвет нашу торговлю, но и уничтожит престиж богини, которую почитают во всей Азии и даже во всем мире». Толпа кричала «Велика Артемида Эфесская!» еще два часа после бегства Павла.

Такого рода свидетельства важности и распространенности культа Артемиды Эфесской сами по себе свидетельствуют о притягательности ее храма, который привлекал множество верующих и способствовал оживленной торговле. Это место очень долго считалось святым. Храму, которым восхищался Антипатр, предшествовали другие. Недавние раскопки обнаружили святилище VIII века до н. э., которое в VII веке было уничтожено наводнением. Его около 560 года до н. э. сменило более роскошное сооружение, построенное на пожертвования Креза, лидийского царя, вошедшего в пословицу своим богатством, — во всяком случае, это самая поздняя дата на монетах, найденных в слое на уровне фундамента. В свою очередь был разрушен и новый храм в середине IV века: по легенде его поджег безумец, стремившийся этим поступком увековечить свое имя. Предложение Александра Македонского оплатить строительство нового храма эфесцы отвергли на том основании, как было сказано, что «один бог не может делать приношения другому».