Цивилизации - [100]

Он прожил полную приключений жизнь джентльмена-археолога, исследуя в 1820-е и 1830-е годы загадочный Восток. Писал романы о своих приключениях, проникнутые моралистическим ощущением переменчивости мира и одновременно грубоватым вкусом к разврату. По его собственным словам, он был бесстрашен, влюбчив, невезуч, но Провидение хранило его. Из различных источников нам известно, что он бывал в местах опасных, отдаленных и ранее не посещавшихся. Его подход напоминает подход Уилфрида Тезигера: он сближался с людьми низкого социального статуса и видел то, что никогда не открывается привилегированным посетителям. Он был хорошим наблюдателем и репортером. В XIX веке британские военные в Афганистане опирались на его данные. Еще он был дезертиром из английской армии, скрывавшим свою подлинную личность, и Мюнхгаузеном, вызвавшим недоверие у современников.

В 1826 году он искал «знаменитый алтарь Александра», когда ему показали кирпичные крепостные стены огромного города, как говорили, «разрушенного приходом Провидения, вызванным похотью и преступлениями повелителя». Чтобы спастись от гнуса, он поднялся на самое высокое место развалин и здесь его посетило озарение, какие часто приводят к открытиям.

Невозможно было рассмотреть картину перед нами и глядеть на землю, на которой мы стояли, не видя, что здесь есть все признаки Сангалы Арриана, — каменная крепость, озеро, точнее, болото в северо-восточном углу; курган, защищенный тремя рядами колесниц… и ров между курганом и крепостью, который завершал окружение крепости и откуда на нас были нацелены военные машины[549].

И эти яркие детали, и сходство с Сангалой существовали лишь в воображении Массона[550]; но город был совершенно реален. Увы, сто лет спустя он был раскопан, опознан, его кирпичные укрепления — разобраны, а кирпич увезен за сто миль на строительство железной дороги в Лахор; его вначале отказывались исследовать, как город, «которому всего двести лет». На самом деле Хараппа — один из величайших городов уникальной цивилизации, которая процветала в долине Инда свыше четырех тысяч лет назад[551].

Современная мода сводится к перспективе, в которой древние цивилизации речных долин вокруг Иранского плато рассматриваются одновременно. Я предпочитаю говорить об Инде и Желтой реке, потому что вместе они иллюстрируют проблему перехода цивилизации из одной среды в другую. Их пути прямо противоположны: культура Желтой реки расширялась или распространялась, не прерывая своей целостности, вопреки неоднократным завоеваниям извне и переменам внутри. Мир Инда исчез, если не считать некоторых следов на поверхности земли и под ней, под нанесенной ветром пылью; но, если наука правильно определила ее путь, эта цивилизация переместилась в другие части Индии. По мнению самых знающих и здравомыслящих современных авторитетов Реймонда и Бриджит Оллчинов, «она послужила форматирующей моделью для многих классических и даже современных особенностей индийской цивилизации»[552].

В ходе своей истории цивилизация Инда установила контакты за Аравийским морем; но сама цивилизация была доморощенной. Ее самые ранние и небольшие города имели больше общего с поселениями нагорий Белуджистана, чем Ирака. На территории этой цивилизации условия несравнимо более разнообразны, чем в Египте, и ей, как и цивилизации Месопотамии, приходилось использовать многие. микросреды. Ее можно изучать в различных регионах и местностях — таков излюбленный метод современных специалистов, но что поражает в ней сильнее всего, так это культурная однородность: жители любого ее города или деревни чувствовали бы себя в других городах и деревнях как дома. Расположение улиц, конструкция домов, сооруженных из одинаковых кирпичей, иногда обожженных в печи, иногда высушенных на солнце, расположение административных и жилых зон — все это почти всегда одинаково.

Предположение, что это удивительное постоянство основано на политическом единстве, не оправдано. Шумерский мир в некоторых отношениях был почти так же единообразен, но политически — разделен. Внутри обществ майя (см. с. 232 и сл.) и древних греков (см. с. 509 и сл.) существовали общие и устойчивые ценности и верования, что не мешало членам этих обществ вцепляться друг другу в глотки. Но размер и единство долины Инда производят сильное впечатление и без ссылок на предполагаемый централизм политики, о котором при современном уровне знаний ничего достоверного сказать невозможно. Форпосты этой цивилизации доходили до Шортугала в северном Афганистане, где шла торговля лазуритом и медью, и на ранней стадии развития цивилизации — до «города караванов» Мундигака: здесь, за грозными крепостными стенами с квадратными бастионами, ряды круглых столбов с пилястрами, сейчас изъеденных эрозией, но по-прежнему огромных, подобны ребрам гигантского зверя, некогда смотревшего на равнину, на торговые пути[553]. Как и в этих колониях в холмистых и пустынных местностях, уклад жизни долины Инда был воссоздан и в морском порту Лотал, в земле риса и проса на берегу Камбейского залива; города «метрополии», напротив, жили в основном за счет пшеницы и ячменя