Цивилизации Древнего Востока - [93]

Не хвали человека за красоту его, и не имей отвращения к человеку за наружность его.

Мала пчела между летающими, но плод ее – лучший из сластей.

Выслушал ты слово, пусть умрет оно с тобою: не бойся, не расторгнет оно тебя.

Глупый от слова терпит такую же муку, как рождающая – от младенца.

Что стрела, вонзенная в бедро, то слово в сердце глупого.

Нет головы ядовитее головы змеиной, и нет ярости сильнее ярости врага.

Соглашусь лучше жить со львом и драконом, нежели жить со злою женою.

Следы еврейской басни сохранились в библейских книгах в виде вставок. Самый поразительный пример – речь Иофама к жителям Сихема в Книге Судей. Сын Иероваала Авимелех убил своих братьев и убедил жителей Сихема выбрать его царем. Уцелел только Иофам. Он пошел к сихем-цам и рассказал следующую басню, смысл которой в том, что, выбрав Авимелеха, они выбрали худший вариант и скоро об этом пожалеют:

Пошли некогда дерева помазать над собою царя и сказали маслине: царствуй над нами. Маслина сказала им: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева смоковнице: иди ты, царствуй над нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков, и пойду ли скитаться по деревам? Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник сказал деревам: если вы поистине поставляете меня царем над собою, то идите, покойтесь под тенью моею; если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские.

Еще один тип нравоучительной литературы, известный нам от месопотамских народов, появляется и в Израиле: это литература, посвященная страданиям праведника. В Книге Иова эта проблема не только ставится, но и обсуждается весьма подробно:

Ужасы устремились на меня;

как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако.

И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня.

Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя.

С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона

моего жмут меня.

Он бросил меня в грязь, и я стал как прах и пепел.

Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, – стою, а Ты

только смотришь на меня.

Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь

против меня.

Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и

сокрушаешь меня.

Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом

собрания всех живущих.

Верно, Он не прострет руки

Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

Не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа

моя о бедных?

Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

Ответ на этот вопрос тоже напоминает ответы, данные в Месопотамии. Во-первых, как может человек знать, что хорошо и что плохо? Как может он постичь суждение Господне? Один из товарищей Иова возражает:

Можешь ли ты исследованием найти Бога?

Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?

Он превыше небес, – что можешь сделать?

Глубже преисподней, – что можешь узнать?

Длиннее земли мера Его и шире моря.

Если Он пройдет и заключит кого в оковы

и представит на суд, то кто отклонит Его?

Ибо Он знает людей лживых и видит беззаконие,

и оставит ли его без внимания?

Но пустой человек мудрствует,

хотя человек рождается подобно дикому осленку.

Второй ответ приносит окончательное освобождение. За все свои страдания праведник в конце концов будет вознагражден, точно так же как злодей не избегнет наказания. Книга завершается описанием того, как Иов возвращается к прежнему процветанию:

И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери… И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их. После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; и умер Иов в старости, насыщенный днями.

Мы завершим свой краткий обзор нравоучительной литературы поэзией человеческого горя и пессимизма, нашедшей выражение в книге Екклесиаста. Нельзя сказать, что такая поэзия характерна для Израиля с его справедливым и милосердным Богом, утоляющим все печали. Но следует заметить, что это довольно поздняя работа, не свободная к тому же от влияния греческой мысли. Более того, несмотря на весь пессимизм, нельзя сказать, что в книге Екклесиаста недостает веры в Бога: скорее она существует в иной сфере; она скорее игнорирует, чем отрицает, и заканчивается обращением к божеству. Это ставит перед критикой множество проблем: какая часть текста оригинальна, сколько было добавлено, сколько искажено? Но даже дополнения и искажения свидетельствуют об отношении израильтян к философии боли.

Книга Екклесиаста открывается картиной тщеты человеческих усилий, которым суждено бессмысленно повторяться под солнцем:

Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета!

Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?