Цивилизации Древнего Востока - [7]

Полезно рассмотреть характер древнейших царских надписей, имеющихся в нашем распоряжении. Они ни в коей мере не напоминают то, что мы сегодня назвали бы вкладом в историческую науку; в них ничего не говорится о причинах, характерных чертах и следствиях событий. Это просто хроники – запись важных религиозных или политических событий, относящихся к разным городам; составлялись и записывались эти хроники в храмах и считались частью служения богам. Это всего лишь цепочки фактов, изложенные религиозным языком и не содержащие, помимо этого, ни малейших попыток какой-либо интерпретации. Кажется, шумерскому мышлению были равно чужды обобщение, толкование и суждение. Подтверждение этому можно найти повсюду: в религиозных трудах шумеров – в том, что о верованиях говорится, но они никогда теоретически не формулируются. В юридических записях – в системе прецедентного права, не основанного ни на каких общих правовых принципах. В трудах по естественной истории – в том, что длинные списки всевозможных растений и животных совершенно не упорядочены; шумеры не делали даже малейшей попытки что-либо классифицировать.

Судя по всему, не было у шумеров и сколько-нибудь ясной концепции исторического процесса; напротив, для них все происходящее было заранее предопределено божественным законом. Этот аспект шумерского менталитета хорошо проиллюстрировал Крамер: «Шумерский мыслитель, связанный собственным мировоззрением, считал, что исторические события появляются на сцене мира полностью готовыми и завершенными, а не формируются постепенно в результате взаимодействия человека с окружающей средой. Он верил, к примеру, что его страна Шумер – а он знал, что это земля процветающих городов и селений, деревень и ферм, где действует хорошо развитая система политических, религиозных и экономических институтов и правил, – всегда была примерно такой же, с самого начала времен, – ну, то есть с того момента, когда боги придумали ее и велели быть, где-то вскоре после сотворения Вселенной. Мысли о том, что Шумер когда-то представлял собой дикие пустоши с редкими селениями, а могучим и процветающим стал лишь в результате многих поколений борьбы и труда, отмеченных человеческой волей и упорством, человеческими же планами, пробами и ошибками, различными удачными открытиями и изобретениями, – такие мысли, вероятно, никогда не приходили в голову даже ученейшим из шумерских мудрецов».

Жизнь шумеров в городских сообществах ни в коей мере не была избавлена от столкновений и борьбы. Были внутренние распри, к примеру между правителями и жрецами. Были и внешние конфликты между городами. Древнейший пример внутреннего конфликта мы видим в том же Лагаше. Чиновничество в городе берет верх и начинает сверх меры эксплуатировать народ; граждан облагают многочисленными налогами, и даже смерть человека не обходится без выплат в казну. Затем царь Урукагина (Уруинимгина) поднимается против городской верхушки, чтобы восстановить порядок и справедливость. Вот как он рассказал о своих реформах в одной из записей:

Когда Нингирсу, мощный воин Энлиля, передал Урукагине царство в Лагаше и среди 36 тысяч людей установил его власть, он восстановил древние повеления [Нингирсу] и дал силу слову, которое сказал ему его царь Нингирсу. От корабля удалил он надзирателя за кораблем. От ослов и от овец он удалил надзирателя за пастухами… Начиная с северной границы области Нингирсу вплоть до моря не было больше судей-надзирателей… Если дом великого примыкает к дому воина и этот великий ему скажет: «Я хочу его у тебя купить», если дело действительно дойдет до покупки, то воин пусть скажет великому: «Уплати мне хорошим серебром»… Он установил наказание, чтобы сильный не обижал сироту и вдову. С богом Нингирсу установил Урукагина этот порядок[4].

Мораль этого эдикта, несомненнно, производит сильное впечатление, особенно если вспомнить, из какого отдаленного прошлого он дошел до нас. С этим же тоном мы встретимся и в более поздние времена, в высказываниях не только месопотамских, но и иных правителей, а фраза «защитить вдову и сироту» станет своеобразной формулой, выражающей решимость установить всеобщую справедливость.

Но в это же время вокруг царственного законодателя сгущаются штормовые тучи. В другой надписи говорится, что владыка соседнего города Умма напал на него, пролил кровь в храмах, разорил святилища и сбросил наземь статуи богов, а также унес серебро и драгоценные камни. В ярости Урукагина взывает к богам:

Люди Уммы, опустошив Лагаш, совершили грех против бога Нингирсу. Могущество, которое им досталось, будет у них отнято. Не совершил греха Урукагина, царь Лагаша. Но пусть грех Лугальзаггиси, князя Уммы, ляжет на голову его богини Нисабы.

Как часто бывает в истории, у этой ситуации две стороны. Если верить второму источнику, никаких грехов, разумеется, совершено не было. Агрессор, Лугальзаггиси, оставил надписи, где утверждается, что бог Энлиль, верховный над всеми остальными богами, поддержал его в этом предприятии:

Когда Энлиль, царь стран, даровал Лугальзаггиси царскую власть над страной, когда он установил полную справедливость, когда его могущество одолело многие страны, от рассвета до заката, он наложил на них дань. В то время от нижнего моря через Тигр и Евфрат до верхнего моря Энлиль взял для него во владение. Земли упокоились в безопасности, на страну пролилась вода радости… Да продлит [бог Ану] мою жизнь в этом мире, да упокоит он страну в тиши, да умножит народ изобильно как траву… Да будет он вечно пастырем, который поднимает голову быку.