Цитатник бегемота - [8]

Когда расступилась мгла, окутавшая все вокруг, пылью и дымом заслонившая весь мир, на секунду заменившая собою под ногами остатки земной тверди, Иван, чувствуя, как нестерпимо скоро бьется его сердце, увидал жаркое синее небо, лениво плывущих в вышине коршунов, выжженную равнину и город, стены которого, сложенные из белого грубого камня, виднелись вдали.

— Иерихон, — услышал он странно низкий голос профессора. — Вот он, великий город Иерихон.

Иван посмотрел на Кугельсдорфа. Лицо профессора без очков казалось странно изменившимся и совсем незнакомым. Сжав губы и сузив глаза, он смотрел в даль.

Иван посмотрел на остальных. Все стояли, вытянув шеи, и неотрывно глядели туда, где за мутной рекой, неспешно несшей свои воды к недалекому морю, находился город, прах которого был давно сметен с лица земли и от которого остались лишь слова, сказанные о нем…

Иван судорожно вдохнул сухой, нестерпимо чистый воздух. Он остро чувствовал свою чужеродность в этом словно бы придуманном, полуреальном мире. Или наоборот — они были нереальны здесь, двенадцать пришельцев из другого века… из другого даже мира, как вдруг подумал Иван, внезапно ощутив резкое, как порыв ледяного ветра, осознание мистического вторжения в ткань бытия здешней Вселенной… горсточка чужаков, пришедших издалека, явившихся сюда с сугубо корыстными целями.

— Так что же, профессор, — раздался холодный голос Кляйна. — Все прошло удачно? Мы попали туда, куда нам было нужно?

Иван посмотрел на него. Эсэсовец выглядел тоже непривычно без своей обязательной черной формы, но держался он так же, как и прежде, — бесстрастный взгляд, в лице — надменная брезгливость, позвоночник гнуться никак не желает. Интересно, почему он не носит монокль, подумал Иван. Монокль был бы очень даже в тему… вот кого стоило бы называть бароном — если бы, конечно, был монокль.

Иван энергично потряс головой. С мыслями его что-то было не в порядке. Они разбегались, как тараканы на московской прокуренной кухне… включишь свет — и пруссаки в рассыпную кто куда.

Неудачное сравнение, с сожалением подумал Иван. Этот пруссак так просто не сбежит… к тому же он не рыжий, а белокурый. Бестия.

— Так что же, профессор? — повторил не ведавший о бродящих в голове лжебарона метафорах Кляйн. — Вы не ответили на мой вопрос.

— Да-да, — произнес фон Кугельсдорф рассеянно. — Конечно…

Иван с интересом глянул на него. Тоже, видишь ли, задумался…

— Что — «конечно»? — довольно резко сказал Кляйн. Профессор встряхнулся и посмотрел на него. Иван с удивлением отметил, что всегдашняя пустота в глазах светила арийской науки куда-то отступила, спряталась.

— Мы попали туда, куда хотели, — спокойно сказал профессор. — Год одна тысяча сто восемьдесят девятый от Рождества Христова. Мы неподалеку от города Иерихона, который скоро падет, взятый войсками непобедимого Иисуса Навина, великого вождя иудейского народа…

— Ну, про иудеев, пожалуй, не стоит, — недовольно перебил его Кляйн. — Не надо вот только про иудеев-то!..

Профессор с легкой усмешкой посмотрел на него, но промолчал.

— А что мы будем тут делать? — спросил Иван. — Пойдем к этим самым… войскам?

— Нет, — повернулся к нему профессор. — Нам стоит лучше пойти в город.

— Почему?

Профессор не успел ничего ответить. Неожиданно по дул сильный ветер, небо начало меркнуть: только что оно было ярко-синим, и вот уже стало лиловым, потом — фиолетовым; где-то высоко полыхнуло что-то ярче молнии: один раз, другой…

За их спинами, в стороне, противоположной городу, загрохотало. Иван повернулся туда, и тут же яростный порыв ветра сбил его с ног. Упали и все остальные, будучи не силах устоять.

Трава полегла, как скошенная; прямо рядом с Иваном глухо ударилась оземь какая-то птица, сброшенная вниз налетевшим вихрем…

Иван с трудом поднял голову и увидел, как на холм, находившийся от них в двухстах шагах, прямо с неба опустился столб ярко-желтого света, пробив чудовищную тучу, закрывшую все вокруг; природа потеряла свои краски, все стало чересчур ярким, плотным, осязаемым; воздух затвердел и трава покорно застыла, не сумев выпрямиться…

Иван глянул на город. Белых стен уж не было видно: они посерели, истаяли, потеряв свою осязаемость: но Иван. почему-то знал, что город пока остался на месте, никуда не делся, и что его просто не видно из-за тьмы и света, льющихся с небес…

Тогда он стал глядеть на холм. Краски, дойдя до нестерпимой для человеческого глаза степени яркости, немного побледнели, и Иван различил две фигуры, стоящие на вершине холма. Вот одна из фигур преклонила колени, а другая… Иван ощутил Сильное жжение в глазах… — Не смотрите туда!.. — услышал он вдруг крик профессора, донесшийся до него сквозь рев ветра. — Все закройте глаза!..

Иван зажмурился изо всех сил, но свет, идущий со стороны холма, был настолько ярок, что без усилий проникал сквозь веки; глаза ожгло пламенем, и Иван уткнулся лицом в траву, стараясь вжаться что было мочи и скрипя зубами от боли.

Над головою грохотало, трещало, завывало; воздух сгустился и тяжким грузом навалился сверху. Иван ощутил паническое отчаяние, он оказался один перед буйством небесных сил и красок: он был исчезающе мал, бессилен и ничтожен. Мир уходил прочь, мир уходил огромными шагами куда-то в сторону, не замечая ни его самого, ни его отчаяния: он уже ушел, этот мир, забрав с собою слова, крики и запахи: казалось, еще секунда — и ткань времен разорвется насовсем… и вдруг все прекратилось. Наступила тишина.