Цитадель - [21]

— Посиди с нами, крошка, — Эриксон наполнил ещё один стакан и протянул его брюнетке, наблюдая за тем, как Леран осторожными глотками осушает свой, — У нас праздничный вечер, хочется разделить его с кем-нибудь. Тебе ведь тоже не сладко?

Он заглянул в закрашенные голубым глаза и увидел пустоту, лишённую определённых признаков мысли. «Ещё одна ходячая программа. Организм… Ни сладости, ни горечи она не знает. Только боль или наслаждение. Но и от них вскоре останется одна тень», — с тоской подумал Барт и снял руку с горячего стана. Кожа девушки стала противно-скользкой, как у свежепойманной лягушки.

— За мировую катастрофу, — произнёс Эриксон тост, подождал, пока Леран и безымянная «крошка» выпили, продолжил, — Она одна способна оздоровить нас. Без катастроф мне что-то тоскливо. Будто я остался один в мире живой, а кругом — только куклы. И поговорить на равных не с кем. Крошка, на каком заводе тебя делали?

— Барт, ты знаешь, у меня тоже бывает такое чувство, — сказал Леран; неуверенная, громче обычного речь его показала начало действия полутора стаканов виски, — Словно я в этой жизни попал не туда, куда хотел. А куда мне надо, — никак не могу вспомнить.

Опьянение Лерана Барт отметил с лёгким удивлением, но не стал на него реагировать. Пусть мальчик узнает цену и похмелью, меньше потом будет тянуть к рюмке.

— А ты не хотел бы поближе познакомиться с нашей красавицей? — Спросил его Барт, задержав взгляд на высоко поднятом бюсте, туго схваченном прозрачными кружевами.

— Зачем? Нам и так хорошо, — ответил Леран, — К чему она нам?

Теперь уж Эриксон поразился по-настоящему: Леран говорил абсолютно трезвым голосом, в котором не было слышно ни капли алкоголя. И, чтобы скрыть удивление, налил «Крошке» ещё стакан, и сказал:

— Выпей, родная. Выпей, закуси и пойди погуляй. Понадобишься, я тебя позову.

Крошка послушно выполнила указания Барта и покинула столик, отрепетированно изящно обходя препятствия, демонстрируя белую лягушачью кожу. В помещении бара сгустился дымный вонючий угар, ритмы ударных упростились и участились, заставляя кипеть разгорячённую кровь наэлектризованных городом клиентов. Дирижёр злачного заведения умело переводил режим работы с вечернего, заводящего, на ночной, пропитанный неудержимой и несдерживаемой страстью. Ночь обязана была приносить вдвое большую прибыль, чем день.

— Барт, тебе не нравится город, я вижу, — сказал протрезвевший Леран, — Если бы твоя воля, где бы ты жил? В каком месте?

— В другом! — без размышлений отреагировал Эриксон, — И точно знаю в каком! В доме Крониных. И ходил бы в море вместе с твоим отцом.

— Ты тоже любишь море?

— Особенно подводный мир. Тебе он знаком лучше, чем мне. Мои возможности не развились до такой степени. Но жизнь человека-амфибии — мой идеал.

— Подводный мир… — Леран протянул слова почти так, как это делала Леда, — Почему подводный? Под водой — та же земля. Мир моря — это водный мир.

— Леран, не цепляйся за несовершенство языка. Надводник, водник, подводник, водяной… Запутаться можно. Надо бы придумать слово поточнее…

Попытку словотворчества остановил тот самый человек в форме торгового моряка, на приветствие которого ответил Барт при входе в гоу-гоу бар.

— Привет, ребята! А я уж думал, что потерял вас. Можно пришвартоваться? — Моряк занял стул, на котором недавно сидела «крошка» и обратился к Барту, — Сколько же мы не виделись? Помнишь?

Барт попытался напрячь память и неуверенно сказал:

— Конечно, помню. В порту? Недавно? В этом году?

— Ну как же! — рассмеялся моряк; лицо его излучало доброту и симпатию, — Мы тогда славно повеселились. А сегодня вы что-то скучаете.

Барт посмотрел на Лерана и понял, что придётся расстаться и с забытым им другом-приятелем, так же как с Крошкой. Он налил моряку стакан, подвинул прибор и сказал:

— Извини, друг. У нас деловой разговор. Давай отметим встречу, а уж в воспоминания ударимся как-нибудь в другой раз.

— Хорошо. Я всё понял. Дело есть дело, — он опрокинул стакан одним глотком, даже не поморщившись, бросил в рот пальцами кусок холодного мяса и поднялся, — Но помните, если надо, я к вашим услугам.

Моряк располагающе улыбнулся и враскачку удалился к стойке, где стриптиз уже третий раз входил в заключительную фазу, приводящую прилипших к стойке крепко налитых зрителей в шумный восторг. Эриксон некоторое время наблюдал за извивами тел на стойке бара, затем уткнулся взглядом в пустое дно стакана, молча долил остатки спиртного.

— Барт, ты член нашей семьи. Ты мой брат, — сказал Леран, наблюдая, как Эриксон вертит стакан в руках, — И если бы не ты, я не знаю, что со мной было бы. И со всеми нами. Но я никак не могу понять, что ты в жизни ценишь больше всего. Мне это важно знать, потому что неясно, для чего я сам живу.

Барт грустно улыбнулся. Хмель перестал его брать, а разговор получался уж слишком сложным.

— Я в твои лета не спрашивал о таком. И теперь стараюсь не думать. Кто ответит на такой вопрос? Могу только признаться, что мне нравится более всего. Одновременное присутствие рядом нескольких вещей: хорошие люди, выпивка при нужде, хорошая закуска, а на десерт, — более-менее красивая девочка. Чернокрылую крошку мы проводили, придётся искать другую. Как видишь, я не стремлюсь к каким-то высотам, к успеху…