Цитадель - [37]

И это еще было хорошее воспоминание. Или, во всяком случае, теперь оно казалось Дэнни хорошим по сравнению с плохими — с теми картинками, что начали медленно выплывать из его памяти. Выплывали мягкие руки баронессы, ее клокочущий смех, ее губы, близнецы с такими же губами, как у нее, — каждая из этих картинок в отдельности была вовсе не так ужасна, даже совсем не ужасна, но ужасно было то, к чему они все вместе вели. От одной мысли об этом Дэнни кидало в дрожь — будто он пытался восстановить в памяти вкус блюда, которым вчера отравился. Он что, правда занимался любовью с баронессой? Судя по тем эпизодам, что короткими очередями вспыхивали у него в мозгу, — кажется, да. Тогда-то он был уверен, что спит, — из-за пелены, которая отделяла его от всего происходящего. Теперь пелена расползлась, и мелькающие перед глазами сценки выглядели безжалостно, тошнотворно реальными. Стоп: если это воспоминания, то почему в них он видит себя со стороны? Да нет, на самом деле ничего такого не было и быть не могло!

Дэнни закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался. Слушал не только ушами, а весь обратился в слух, пытаясь определить, есть ли еще кто-нибудь в этой комнате. И особенно в этой постели. Не уловив ни единого звука и ни малейшего движения, Дэнни осторожно разлепил веки и начал поворачивать голову… медленно, очень медленно… Чтобы, если окажется, что рядом все же кто-то есть, успеть вовремя зажмуриться.

В постели, во всяком случае, он был один — убедившись в этом, Дэнни испытал огромное облегчение. Слава богу, никого! Ему удалось приподняться на локте. Да, сейчас никого, но совсем недавно кто-то был. На древней пожелтелой подушке осталась вмятина, ниже вмятины простыня расползалась на узкие полоски, как какой-нибудь экспонат из коллекции средневековых тканей. По краю простыня была вышита блеклыми цветами; когда Дэнни провел по ним рукой, их длинные стебли легко отделились друг от друга. Потом он зачем-то откинул выцветшее зеленое бархатное покрывало вместе с верхней простыней и осмотрел место рядом с собой. На ветхой ткани нижней простыни темнела серая размазанная полоса с ладонь длиной: то ли пыль, то ли пепел, то ли горстка раздавленной моли.

Это оказалось последней каплей: Дэнни вскочил с кровати, несмотря на подступившую тошноту, точнее, как раз из-за нее. Блевотина уже рвалась из него — он едва успел вывеситься в ближайшее от кровати стрельчатое окно. Правда, вышла одна только слизь: от вчерашнего обеда в желудке мало что осталось. Когда, покончив с делом, Дэнни заполз обратно в комнату, его сильно трясло.

Теперь ему срочно требовалось отлить, но слабо представляя себе, как технически это можно сделать из окна — притом что подоконник находится на уровне груди, а руки и ноги не держат, — Дэнни стал торопливо искать другие варианты. За узкой дверью справа от кровати обнаружилась комнатка с дырой в каменном полу, из дыры поднимался вполне конкретный запах. Так, уже легче. Рядом из стены торчала каменная раковина, и над ней кран, из которого даже текла вода. Дэнни помыл руки и сунул голову под кран. Вода оказалась чуть теплее точки замерзания, и самочувствие Дэнни впервые за сегодняшнее утро улучшилось, то есть, оставаясь в зоне «очень, очень, очень плохо», продвинулось к ее верхней границе. Он решил не останавливаться на достигнутом и обрызгать себя ледяной водой с головы до ног, и его стало трясти еще и от холода.

Прихрамывая (болело колено), Дэнни вернулся в комнату и, наконец, заметил свои штаны, свисающие со старинной китайской ширмы. Штаны выглядели так, будто их зашвырнули туда издалека. Дэнни даже пришлось сказать себе вслух: не думать об этом, подразумевая под этим конкретный момент или эпизод, в котором его штаны взлетели на высоту двух с лишним метров. Не думать об этом. Просто надеть штаны. И он натянул их на мокрые ноги. Потом отыскал в разных частях комнаты рубашку, куртку, трусы и носки — разбросанные, судя по всему, в том же эпизоде.

Не думать об этом. Просто надеть. (Надел все, кроме трусов, которые сунул в карман куртки.) По части не думать, когда это не требовалось, у Дэнни был изрядный опыт: он представлял, как он изымает ненужные события из своего сознания и удаляет их, как записи в компьютере, так что ничего не остается. Но иногда ему все же казалось, что удаленное исчезло не совсем, по-прежнему болтается где-то рядом.

Спустя несколько минут Дэнни стоял посреди комнаты одетый, но без ботинок, которых нигде не было. Их не было ни под кроватью, ни рядом, и он начал обшаривать дальние углы комнаты, заглядывая под все комоды и кресла, куда он мог их задвинуть, запихнуть или зашвырнуть (не думать об этом), но выгребал оттуда лишь многолетние клубки слежавшейся пыли. Чем дольше Дэнни искал, тем тревожнее сжималось его сердце. Это были его счастливые ботинки. И единственные — хотя за много лет он успел потратить столько денег на их ремонт, что хватило бы на пять-шесть пар новых. Дэнни купил их вскоре после того, как перебрался в Нью-Йорк, когда он только недавно понял, кто он не есть (Дэнни Кинг, ах какой славный мальчик!