Цитадель - [38]

), и горел желанием узнать, кто же он все-таки есть. Он увидел эти ботинки в одном бродвейском магазинчике, возможно теперь уже не существующем. Они были ему решительно не по карману, но в те времена, оказавшись на мели, он еще мог рассчитывать на отца. В магазине играла ритмичная, пульсирующая музыка — Дэнни слышал ее и после, все эти восемнадцать лет, в магазинах, клубах, ресторанах, но никогда с тех пор не обращал на нее внимания. А тогда, в том обувном, Дэнни вдруг уловил в ней тайный пульс всего сущего. Зашнуровав ботинки и глядя, как его отражение в большом зеркале слегка извивается под эту упругую музыку, он понял, какой будет его новая жизнь: загадочной и безрассудной. Он тогда стиснул зубы от волнения и подумал: Я — тот, кто носит такие ботинки. Это было первое, что он узнал о себе.

И теперь Дэнни, с одной стороны, хотел бы, конечно, убраться отсюда — в ботинках или без, но чтобы башня, баронесса и все то, о чем он сейчас не думал, поскорее осталось позади. Но с другой стороны, он понимал, что если уйдет босиком, то очень скоро затоскует по своим счастливым ботинкам, тем более что кроме них из обуви он привез только сандалии. И тогда придется сюда возвращаться. А это еще хуже, чем задержаться и отыскать их сейчас. Поэтому Дэнни остался и принялся искать — сначала беспорядочно, заглядывая под тряпки, прикрывающие сваленную в углах рухлядь, и находя то перевернутое кресло, то покосившийся письменный стол. (Он выдвигал даже ящики, но все они были набиты бумагами, пухлыми хозяйственными книгами и пачками писем, перетянутых выцветшей желтой тесьмой.) Потом упорядочил поиски, разбил кучи хлама на сектора и переходил к следующей куче, лишь покончив с предыдущей. Натыкаясь на очередной привет от баронессы, он внутренне содрогался. Серебряная подставка с двумя перстнями. Гребень слоновой кости с выческами седых с желтизной волос. Вставные зубы в стакане с водой. После каждого такого привета подкатывала новая волна тошноты, и хотелось бежать куда глаза глядят, но Дэнни не бежал, и его голова чуть не лопалась от всего того, о чем он продолжал не думать.

После стакана с зубами он все же решил на время выбраться из комнаты. Помимо прочего, он уже надышался пылью — начиналась аллергия. За дверью оказалась та же узкая лестница с окном на лестничной площадке, Дэнни тотчас бросился к нему и, распахнув створку, высунулся наружу. Верхушки деревьев покачивались далеко внизу. Окно выходило не на замок, а на крепостную стену, за которой зеленел пологий склон — кажется, как раз по нему Дэнни совсем недавно взбирался, волоча за собой чемодан. А внизу в долине виднелись окраины городка, где он дожидался автобуса. Городок выглядел аккуратным и ухоженным: красные черепичные крыши, островерхий шпиль церкви. Дэнни немного удивился — в прошлый раз городишко показался ему мрачной дырой, — но в конце концов решил, что при дневном освещении все и должно выглядеть иначе.

Из городка доносились звуки: иногда отдельные голоса, скорее всего детские, но в основном обычный городской шум, какой в Нью-Йорке слышен постоянно, а люди его даже не замечают, принимают за тишину. Шум этот неудержимо притягивал Дэнни; он понял, что должен немедленно наладить связь с миром, хотя бы с этой доступной ему частью. Добраться до городка, а там уж наверняка найдется интернет-кафе или магазин мобильных телефонов — сама мысль об этом подействовала на Дэнни как хорошая доза кофеина. Он должен бежать, должен попасть туда. То есть сначала отыскать ботинки, запропастившиеся неведомо куда, — и тогда уже бежать, бежать от этой странной безысходности, которая подступала к нему со всех сторон. Она еще не овладела им, пока нет, но подбиралась все ближе.

Отвернувшись от окна, Дэнни увидел свои ботинки. Они аккуратно стояли сбоку от двери. Наверно, он снял их здесь вчера вечером, когда спустился с крыши (не думать об этом). Его глаза тут же наполнились слезами — видно, нервы были на пределе, — он даже на секунду прижал ботинки к лицу. Потом обулся и начал спускаться по лестнице.

Этажом ниже было еще одно окно. Отсюда город уже не просматривался, зато голоса стали слышнее — оказывается, шум доносился не из города, переговаривались и перекрикивались люди, которые что-то делали у подножия башни. Для Дэнни это означало, что придется ждать: не выходить же отсюда у всех на глазах. Лучше уж обратно к баронессе, решил он, чем давать Ховарду повод думать, что он с ней спал.

Он спустился еще на этаж, но останавливаться не стал, потому что узнал тяжелую деревянную дверь — баронесса вполне могла сейчас находиться за ней, в комнате, где они пили вино (не думать об этом). Еще этажом ниже было последнее окно, а дальше лестница уходила в черноту. Он щелкнул фонариком и посветил вниз, но чернота проглотила свет. Дэнни вдруг страшно захотелось спускаться все ниже и ниже по этим ступеням — его влекло в эту черноту так же сильно и неудержимо, как в город. Но это уже было влечение совсем иного рода.

За много веков ступеньки стерлись, и в них образовались полукруглые ямки, углубления от ног. Дэнни поставил ногу в ямку и начал спускаться. Запахло глиной, и грудь сразу наполнилась прохладой и тяжестью, будто глина просочилась в легкие и тянула его вниз, вглубь. Он уже добрался до следующего поворота лестницы, когда голоса послышались снова. Они долетали из того же окна, мимо которого он только что прошел, но звучали теперь громче. Дэнни решил, что раз уж он отвлекся, то имеет смысл вернуться и посмотреть, что там происходит.