Цитадель - [3]

Улыбка в уголках губ обозначилась отчётливее, но глаза, прикрытые тяжёлыми веками, вспыхнули мрачным огнём.

— О-о… Вот оно что… Понимаю, — протянула Кин.

Она сама ощутила, как фальшиво звучит её голос, и от смущения даже глаза опустила. Одной фразы Томо было достаточно, чтобы понять, — её дочь опять не ошиблась в предчувствиях.

Кин перевела дух и заметила:

— Когда мужчина достигает столь высокого положения… Наверное, это диктуется необходимостью, верно?..

— Да… Так принято. И окружающие постоянно будут напоминать мне о моём долге… — сдержанно отозвалась Томо.

То была заведомая ложь. Томо из последних сил боролась с собой, пытаясь обуздать бушевавшие в её груди страсти.

Идея взять в дом наложницу пришла мужу в голову примерно год назад. Его подчинённые в неуёмном стремлении угодить господину доводили Томо до белого каления, на все лады муссируя эту тему на банкетах и пирушках.

«Госпожа… У вас такой большой дом, вам просто не обойтись без помощницы!»

«У господина секретаря столько забот, столько работы… Нужно позволить ему развлекаться на стороне, ему нужно разнообразие! Сделайте снисхождение…» — то и дело раздавались их льстивые речи. Вообще-то Сиракава терпеть не мог подхалимства и лизоблюдства, однако сейчас даже не делал попыток осадить наглецов, дерзивших законной супруге. Из чего следовало, что он просто использовал подчинённых, чтобы довести до сведения Томо свои скрытые намерения. Томо достаточно хорошо изучила повадки мужа, прекрасно знала его распущенность и уже не питала той незамутнённой, чистой любви, что в первые годы замужества, однако всё ещё была во власти мужского обаяния Сиракавы. Она родилась в семье самурая невысокого ранга, принадлежавшего к прежде могущественному, но теперь захиревшему клану Хосокава. Молодость её пришлась на смутные годы перед реставрацией Мэйдзи[9], так что у неё было мало шансов получить приличествующее образование, и уж тем более совершенствоваться в искусствах. Томо выдали замуж юной девочкой, и исполнять роль супруги большого чиновника было для неё нелёгким делом. Огромное хозяйство, светские обязанности… Но Томо возвела в принцип жизни заботу о муже и доме. Она неусыпно пеклась о семье, не упуская ни мелочи, — чтобы никто не смог упрекнуть её даже в малейшей оплошности. Всю свою нерастраченную любовь и ум она фанатично дарила семье Сиракава, — в первую очередь, супругу и господину.

Потому-то, наверное, Томо выглядела немолодой, многоопытной и умудрённой, хотя ей только-только исполнилось тридцать. Не красавица, но вполне привлекательная Томо истово заботилась о своей наружности, так что вряд ли можно было сказать, что она увяла до срока. Однако нечто неуловимое — то ли врождённая сдержанность, то ли тяжкое бремя долга, — погасило в ней дразнящую зрелую чувственность, присущую женщинам её возраста, так что сам Сиракава не раз поражался житейской мудрости женщины на добрый десяток лет моложе его. Временами жена казалась ему старшей сестрой. Впрочем, ему-то было прекрасно известно, какая горячая, обжигающая, словно горящее масло, кровь течёт в жилах Томо. Внешняя холодная невозмутимость только скрывала это. О, он знал её сдержанный жар, столь похожий на раскалённое солнце их родного Центрального Кюсю. Однажды ночью, когда Сиракава ещё служил в Ямагате, к ним на ложе пробралась под москитную сетку змея. Проснувшись от внутреннего толчка, Сиракава ощутил прикосновение к голой коже чего-то влажного и холодного. В недоумении он провёл по груди рукой — и липкая струйка вдруг потекла через пальцы.

Сиракава вскочил с диким криком. Томо тоже проснулась и резко села. Поднеся к постели стоявшую в изголовье лампу, она увидела на плече у мужа тонкий чёрный шнурок, отливавший жирным, маслянистым блеском.

— Змея! — успел выдохнуть Сиракава, — и в то же мгновенье рука Томо непроизвольно метнулась вперёд. Она перевалилась через Сиракаву, спотыкаясь, выбежала на веранду и вышвырнула скользкую гадину в тёмный сад. Её била крупная дрожь, однако от обнажённой груди, белевшей в распахнутом вороте кимоно, от обнажённой руки исходила поистине животная мощь, которую Томо обычно скрывала от окружающих.

— Зачем ты выбросила её? — недовольно пробурчал Сиракава, лишённый мужской прерогативы проявить силу. — Нужно было убить эту тварь!

Жар, исходивший от Томо, буквально ошеломил его, раздавил своей силой, — и с той ночи всё было кончено между ними. Сиракава просто не мог заставить себя смотреть на жену как на объект сексуального вожделения. Сила Томо превосходила его и потому рождала чувство неловкости и смущения.

— Люди станут говорить о нас дурно, если мы открыто объявим девчонку наложницей, — заявил он Томо. — Пусть она будет у нас служанкой. Хотя бы для вида… И тебе пусть прислуживает тоже… В самом деле, мысль недурна — взять в дом девушку, которая будет присматривать за хозяйством, когда ты делаешь визиты. Ты же можешь вышколить её, как тебе надо. Я не желаю портить репутацию семьи, поэтому решил не брать в дом гейшу. Так что полагаюсь на твой выбор. Ты прекрасно всё устроишь сама. Найди и привези мне юную, по возможности невинную девочку. У тебя прекрасный вкус. Вот, возьми, это тебе на расходы.