Cистема полковника Смолова и майора Перова - [20]

Пока Калибанов парился в бане, смывал с себя копоть, Алёшка рассказал бойцам отряда Жемойтеля, что Демьян Власьевич героически застал врасплох фрицев и захваченным оружием укокошил превосходящие в сто раз силы противника. Ночью он шепнул Фане, что сначала Калибанов перемещался по деревне в образе распятого Христа, потом носился огненным столбом и, прикончив последнего фрица, крикнул в небо: «Желаю бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров!»

* * *

Фаня сказала Францу Иосифовичу и Анне Гермогеновне, что мечтает после войны вернуться в Ленинград и поступить на филологический факультет, чтобы изучать литературу XIX века. Жемойтель в свободное время готовил её к поступлению, писали вместе сочинения. Калибанов за компанию читал посмертное издание «Живого трупа».

Анна Гермогеновна неважно себя чувствовала: кружилась голова, казалось, что запас жизни после смерти стремительно подходит к концу, и сознание распадалось на части. Здесь, на Волховском фронте, она вместе с девушками закрывала маскировочной сеткой пушки и в то же время в Ленинграде укутывала платками Марусю, Марту и слабенького Виталика. При этом Анна Гермогеновна видела будущее лето 1943 года: в парке Ленина кандидат медицинских наук Привозов учится косить. Альберта Ивановича учит косить его научный руководитель — профессор Синицкий. Андрей Алексеевич Синицкий родился в псковской деревне Стайки. Он прекрасно знал, как опираться на ногу и махать руками, как отбивать косу с пятки и подтачивать бруском. Сено было нужно лошадям, лошади были нужны для производства вакцин и сывороток, вакцины и сыворотки были нужны фронту. Профессор ловко сметал сноп. Медики лежали на скошенной траве, солнце приятно грело кости. Пели птицы. Торжественно гремел ленинградский трамвай.

Глава пятая

Отряд геодезиста получил задание определить расположение немецких огневых точек в районе речки Рёконьки. Валентин Иванович, мать и сын Цветковы, сапёры Попов, Пономарёв, радисты Петров, Сидоров и опытный разведчик Калибанов с рюкзаками, набитыми едой и приборами, шли на лыжах в сторону сожжённого Херово. На выходе из леса отставший Сидоров сел в сугроб на мину-лягушку, она раскидала на четырнадцать метров шрапнель, убила Сидорова, вывела из строя радиостанцию «Север» и нанесла лёгкое ранение в спину Валентину Ивановичу. Судя по всему, поле впереди было заминировано. Сапёры медленно прокладывали в снегу тропинку, красными пальцами сгребали снег с гнилой травы, смотрели — где там проволока, где там усики взрывателя нажимного действия.

Чёрные херовские остовы упирались в низкое, беременное снегом небо на нужной Валентину Ивановичу высоте: именно там следовало начать висячий теодолитный ход к победе над Германией. Гибель Сидорова, поломка рации усложнили задачу отряда, нужно было срочно передать координаты вражеских батарей на наши огневые позиции. В двух холщовых мешках лежали разбитые приёмник и передатчик, собранные в блокадном Ленинграде на заводе имени Козицкого, а также некоторые личные вещи Сидорова для отправки родным. Петров сказал, что «Север» можно починить.

Отрад вернулся в лес, в поле остались работать сапёры. Обливаясь потом и морозя конечности, Попов и Пономарёв прокладывали тропинку к Херово. В вечерней тишине и надвинувшихся сумерках вдруг раздался странный шум, все увидели странную картину: по полю в сторону деревни двигалась процессия — впереди вислоухий пёс, за ним корова, за коровой женщина, замотанная в клетчатый платок. Она тянула саночки, на которых сидел старик с костылями. Старик неприлично выражался и пытался достать до Шуриной спины костылём. Кроме общеизвестных комбинаций матерных слов, Маркел Ильич часто использовал «интеллигент» и «за щеку». Вислоухий считал, что его зовут Интеллигент, а Тузик — это так, уменьшительное, и фамилия у них с Шурочкой одинаковая — Защеку. «К ноге, интеллигент, за щеку, я сказа-а-ал, к ноге-е!» Вислоухий делал вид, что не слышит приказов хозяина, тем более что одной ноги у того не было вовсе, а к куску другой была приделана деревяшка. К какой ноге-то? Он больше любил Шурочку и выполнял все её команды.

В начале 30-х Маркел Ильич активно уничтожал кулака как класс, несколько переусердствовал и оказался в исправительно-трудовом лагере, где провёл семь лет, работая в бригаде под начальством раскулаченного сибиряка Палыча. Маркел Ильич проникся воровской романтикой, интеллигентов и раскулаченных считал главными врагами человечества. Он вернулся в Херово без ног, началась война, малознакомый недоброжелательный сын ушёл на фронт, в избе остались интеллигентки Брыкуха, Шурочка-невестка и вислоухий пёс.

«Эх, яблочко огородное, прижимай кулаков, всё народное!» — орал Маркел Ильич, тыча костылём в Шурину спину. Несколько месяцев назад Шура вместе с деревенскими спешно покинула Херово — приближались немцы. После скитаний по зимнему лесу и чужим деревням она решила вернуться в свой, пусть даже сгоревший, дом: могли уцелеть погреб, печь или банька у пруда. Шура представляла, как затопит каменку и заснёт рядом с тёплой Брыкухой.

— Стой, дура! Здесь мины! Стой!