Цирк - [2]

— Удивительно. Мы не можем позволить себе излишней сентиментальности или верности в нашем деле.

— Насчет сентиментальности верно, но верность нам нужна. И по отношению к другим лицам тоже. Если они два ваших младших брата.

— У них что, семейное трио?

— Я полагал, вы знаете.

Пилгрим качнул головой.

— Вы назвали их «Слепые орлы»?

— Смизерс сообщил мне, что никаких преувеличений в этом нет. Они скорее всего не работают, как вы изволили выразиться «под облаками», но и отнюдь не близко от земли. На своей трапеции они раскачиваются где-то в 80 футах от земли. Ну, а если свалишься с такой высоты, результат будет тот же. Особенно, если у вас завязаны глаза, снизу подсказка невозможна, а тело подсказать тем более не может.

— Вы хотите сказать...

— Перед своим выступлением они надевают такие черные шелковые перчатки. Публика думает, что в них специальное электронное устройство, что-то вроде разноименных заряженных предметов, притягивающихся к трапеции, но это не так. У них нет системы наведения. Повязки на их глазах абсолютно непроницаемы, но они никогда не промахиваются. Ну, это понятно, что не промахиваются, иначе на одного «Слепого орла» было бы меньше.

Думаю, что это одно из проявлений экстрасенса, и им обладает лишь Бруно, поэтому именно он ловит двух других в полете.

— Это я должен увидеть своими глазами.

— Нет проблем, — Фосетт взглянул на часы. — Мы можем отправиться прямо сейчас. Мистер Ринфилд ждет нас?

Пилгрим молча кивнул.

Уголок рта Фосетта дрогнул, что могло означать улыбку.

— Поехали сейчас, Джон. Все любители цирка в душе счастливые дети, а у вас не очень радостный вид.

— Не могу. В этом цирке работают люди 25 национальностей, и не менее восьми из них из Восточной или Центральной Европы. Как я могу быть уверен, что кто-то из них не любит меня настолько, что носит мое фото во внутреннем кармане? А может быть, половина из них таскает мои фотографии?

— Вот цена славы. Вы должны загримироваться, — Фосетт самодовольно посмотрел на свою форму полковника, — скажем, подполковником, а?

* * *

По Вашингтону они ехали на служебном, но без опознавательных знаков лимузине: Пилгрим и Фосетт на заднем сидении, шофер и еще один мужчина спереди. Четвертым был сумрачный лысый тип в плаще и с незапоминающейся физиономией.

Пилгрим обратился именно к нему:

— Не забудьте, Мастерс, что вы должны вызваться первым из публики.

— Я буду первым, сэр.

— Придумали свое слово?

— Да, сэр. «Канада».

Спустились сумерки, и в пелене мелкого дождя замаячил опоясанный сотнями разноцветных огоньков высокий купол цирка.

Фосетт приказал шоферу припарковаться. Мастерс, держа в руке сложенный журнал, без слов выбрался из нее и растворился в толпе. Машина поехала дальше и снова припарковалась уже возле самого входа в здание. Они вышли из нее и направились ко входу.

Широкий коридор вел прямо к главному залу на 7 тысяч мест. Справа от коридора угадывались кулисы цирка: рычащие тигры в клетках, беспокойные стреноженные слоны, лошади и пони, обезьяны, копошившиеся в ожидании представления, фокусники — им, как и пианистам, требуются постоянные упражнения — и кроме всего, оттуда шел неповторимый, незабываемый запах.

Слева доносились звуки музыкальных инструментов. Музыка, если можно так назвать эту какофонию, была просто набором невообразимых звуков, издаваемых отнюдь не нью-йоркской филармонией.

Пилгрим и Фосетт направились к одной из боковых дверей, над которой висела интригующая табличка «Великий Маг». Они заплатили по доллару и заняли свои скромные стоячие места позади публики. Сидячих мест не было, так как слава Великого Мага бежала впереди него. На крошечной сцене работал Бруно Вилдермен.

Не очень высокий, и не слишком широкоплечий, он не впечатлял своей фигурой, если бы не длинный до пят, разноцветный в широких волнистых полосах халат китайского мандарина. Его смуглое орлиное лицо, обрамленное длинными черными волосами, выглядело достаточно интеллигентно, но его можно было назвать скорее красивым, чем заметным: встретишь такого на улице — вслед ему не оглянешься.

Пилгрим прошептал на ухо Фосетту:

— Поглядите на его рукава. В них можно упрятать стадо кроликов.

Но Бруно не проделывал никаких трюков в своем представлении. Он ограничивался, как было объявлено в афишах, ролью менталиста. У него был глубокий, не очень громкий голос с легким иностранным акцентом, делавшим его запоминающимся.

— Да, интересная личность, — снова шепнул Пилгрим.

Бруно попросил одну женщину из числа зрителей задумать какой-нибудь предмет и шепнуть его название своему соседу. Затем он без колебаний тут же дал правильный ответ.

— Подсадка, — заявил Пилгрим.

Бруно попросил выйти на сцену трех желающих. После недолгих колебаний вызвались три женщины. Посадив их за стол, он вручил им по конверту и квадратному листку бумаги и попросил нарисовать какую-нибудь простую фигуру, а затем спрятать листки в конверт. Пока они проделывали это, Бруно находился к ним спиной, лицом к публике. Когда женщины закончили свою работу, он повернулся к ним и, сжимая руку за спиной, осмотрел лежащие на столе конверты. Через несколько секунд он изрек: