Цимес - [62]
Мы встретились случайно — оказались за одним столиком на какой-то вечеринке, — как же давно это было, господи. Знаешь, даже стыдно рассказывать. Я еще ничего про него не знала, ни кто он, ни как зовут. А он просто посмотрел на меня, и я… почувствовала себя голойи то, что мне это нравится. Ну вот. А уж когда мы наконец разделись в самом деле…
Это продолжается до сих пор. Лавина, из которой не вырваться, летишь все быстрее, и конца этому нет. И страшно, и молишься, чтобы дальше, дальше, дальше — не важно куда, лишь бы не прекращалось, лишь бы вместе. Вот говорят: найти своего мужчину. Может быть, то, что происходит, как раз и есть вот это самое: найти своего мужчину. Потому что если нет, то что это тогда вообще? Наверное, никто не сможет понять меня до конца или почти никто, может, единицы — не знаю. Испытать — нет, испытывать такое…
Оля перевела дыхание. Взяла чашку с остывшим чаем, подержала и поставила обратно на блюдце.
— Понимаешь, мне надо во всем разобраться. Сама я не смогу, здесь нужен человек с холодным сердцем и рассудком, способный если не отбросить эмоции, то по крайней мере зажать их в кулак, не дать одержать над собой верх. Я перебрала всех, кого только могла, и остановилась на тебе. Потому что шахматы. Потому что логика. Потому что воля, наконец. А еще ты не станешь притворяться, что знаешь все лучше меня, не станешь успокаивать и убеждать, что я не первая и не последняя и он — Володя — такой же, как все, — задурил мне голову. Или станешь?
— Вообще-то я именно так пока и думаю, но говорю об этом только потому, что ты спросила. Увещевать, уговаривать тебя я не буду, не беспокойся. И потом, кто знает, может, ты заставишь меня думать по-другому. Так что рассказывай, не бойся.
— Ага. Ну хорошо. Представь, несколько месяцев он меня не трогал, так же как я его. Ты пойми, ему не надо было меня завоевывать, и мне его тоже — это было ясно с первой секунды. Но мы мучили друг друга — фантазиями, мечтами, недоговоренностями — совсем как дети, хотя оба знали, что все уже случилось и это непоправимо. Зато потом…
Ее лицо розовеет, и я уже знаю почему, и вдруг завидую — мучительно и остро.
— Тогда-то я и произнесла ту самую фразу про страшного человека. С тех пор я боюсь себя — незнакомой, той, которая родилась и которой все больше и больше. Я не знаю, что с ней делать, если вообще надо что-то делать. Но… — в ее глазах почти отчаяние. — Я ведь действительно теряю сознание, а когда прихожу в себя, оказывается, что на самом деле — нет. Я прихожу не в себя, понимаешь? И пожалуйста, не смотри на меня так, я не сошла с ума, я просто из него вышла… — она вздрагивает и умолкает.
…Небо сверкнуло зарницей, потом еще, еще. Вечер поднялся из-за стола и вышел. Ветер, шум листвы отовсюду.
Ночь.
Вот-вот начнется гроза.
Вечер третий
Утром все еще шел дождь. Мы провалялись в кровати почти до полудня — пили кофе, болтали, смотрели старые фотографии. Развиднелось только после обеда, и мы наконец вышли из дома. Пахло прелой землей и лесом. С деревьев падали последние тяжелые капли. В малиннике все нижние ветки были голыми — ни одной ягоды.
— Неужели твой еж слопал?
— Как пить дать. Аппетит у него… Отъедается перед спячкой.
— А может, он не один, а с подругой?
— Нет, они поодиночке живут, я читала. Самцы и самки сходятся, только чтобы произвести потомство, и сразу разбегаются.
— Все-таки насколько природа умнее нас — никаких страданий, душевных мук. Сбежались — разбежались. Вот бы и мне так…
— У тебя для этого колючек маловато. Но сходство все же есть — малину ты любишь не меньше.
— Ага, — она срывает ягоду и отправляет в рот. — Очень. А насчет колючек ты не беспокойся, еще неизвестно, у кого больше.
Я усмехаюсь.
— Говори, говори…
— Ну так говорю же. Это, между прочим, совсем непросто — говорить, рассказывать, пусть даже тебе — моей старой подруге.
— Разве ты здесь не для этого? Сама захотела, сама позвонила, сама прилетела…
— Люсь, неужели ты так и не поняла? Какое там захотела? Я же погибаю! Я спасаться прилетела — к тебе. Я вообще не думала, что когда-нибудь с кем-нибудь — об этом…
— А с ним?
— С кем? С Володей? — Оля вздыхает. — В том-то и беда, что с ним я говорю обо всем. Обо всем абсолютно. У меня не остается ничего для себя — никакого личного пространства, никакой, даже самой интимной, мелочи или потаенного желания. Ничего, понимаешь? Я, как шкатулка без крышки, или без дна, или без того и другого вместе.
— Без дна и крышки, милая моя Оля, это просто дырка. А ты… тогда уж, скорее, артефакт.
Она смотрит на меня удивленно и долго, молча шевелит губами, наконец я слышу:
— Ух ты, а ведь и правда. Какая же ты все-таки умная, Люся, — вот так вот взяла и сразу все по полочкам.
— Если бы все… По твоим словам, у вас тянется уже довольно долго, и он все еще тебя любит, более того, хочет. То есть ты продолжаешь его удивлять, оставаться для него новой, иначе мне трудно представить мужчину, способного на такое постоянство. Конечно, может быть привычка. Но она всегда основана на быте, а у вас, насколько я понимаю, этого самого быта кот наплакал. Я не ошибаюсь?
— А ты на это способна? Знаешь, как-то раз мы сняли домик на озере — целых четыре дня, представляешь? Я приготовила ему солянку…
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)