Цимес - [61]
Я и правда отвлеклась.
Вспомнила — тот вечер и то утро. И восторг, и ветер, и звезды, полный набор, прямо как в романах. И надо же, столько лет прошло, а словно вчера, так остро и так… Ах, Оля, Оля, лучше бы она остановилась, не продолжала, потому что скоро мне неизбежно станет скучно. Все сведется к заурядному адюльтеру или легкому флирту, а то и просто виртуальному знакомству — без встреч, без букетов, но и без разочарований. Чудес не бывает, по крайней мере я в них уже давно не верю. Это просто издержки ее эвристического мышления и такого же характера — не она первая, не она последняя. В шахматах, слава богу, все совсем иначе.
… — Слушаю, и очень внимательно. Время отменили, крыша улетела, и тебе хорошо. Так?
— Ты поскучнела как-то, потухла, а зря! Я ведь самого главного еще не сказала. Понимаешь, я не могу так больше жить. Физически не могу. Это как передоз — когда слишком хорошо и слишком долго, можно умереть, без шуток. Я же вижу, ты думаешь, что я прилетела сюда к тебе, чтобы все пять дней только и делать, что рассказывать о своей сумасшедшей любви. Вовсе нет.
— Тогда для чего же?
— Да просто убежала, удрала.
— От чего? Или от кого?
Она поворачивается к окну.
— Смотри, как будто кровь разлилась над лесом. Красиво как и жутко.
— Оля, это закат. Так для чего убежала?
— Просто чтобы убежать. Только это все равно бесполезно, никуда мне от него не деться и от себя тоже.
— Вам что, действительно так хорошо вместе?
— Не то слово. Только я не об этом, об этом все равно не получится. Любить человека долго — годы — страстно, взаимно и с каждым днем все сильнее, — я знаю, так не бывает, но именно так все и есть. И выходит, что любовь — это бесконечная величина: чем дольше длится счастливое сегодня, тем дольше не наступает завтра, то есть время останавливается. А значит, наступает смерть.
Она тянется к бокалу, замирает на секунду и делает глоток.
— Люсь, понимаешь, я умираю. От счастливой любви. Чтобы этого не случилось, надо убежать. Вот я и пытаюсь — изо всех сил…
Я-то думала, что это возможно только в шахматах — нажимаешь кнопку на часах и останавливаешь время, а оказывается, и в жизни тоже. Во всяком случае, она этому, похоже, научилась. Только вот жизнь не шахматы и не игра вообще. А впрочем, кто знает? Да и какая разница, если больно…
Солнце, опускаясь, проникает в дом, перетекает через подоконник, заливает собой деревянный пол — скучно ему там, на небе. Вечер проходит сквозь нас, словно нож. Оля наконец начинает плакать. Немного вина на дне бокала — оно почему-то качается и никак не хочет успокоиться. Скоро утро.
Вечер второй
Она заснула в слезах прямо там же, в Собакином кресле, а проснулась — веселая и беззаботная — в нашей с мужем постели, куда я перетащила ее лично почти на себе. Перед этим я убрала со стола и повесила в шкаф всю ее верхнюю одежду из чемодана, который она так и не удосужилась открыть. Было там, кстати, десять веселых, цветастых, летних сарафанов — только и всего. На всякий случай я решила запомнить, что следует брать с собой, убегая от счастливой любви, — а вдруг понадобится…
Остальной день мы провели беззаботно, празднично и праздно — на то он и июль.
Но вечер все-таки наступил и, как ни в чем не бывало, уселся с нами на веранде — пить чай. Честно говоря, вел он себя на этот раз довольно смирно, лишь временами шептал что-то себе под нос, словно удивляясь — ну что же это они тянут с продолжением?
Мы просто болтали, пока я не заметила, что плечи ее вдруг поникли. Луна глядела на нас сверху и тоже ждала.
— Слушай, — сказала я, — а почему бы тебе не рассказать обо всем по порядку? Раз уж ты здесь, и вечер, и июль, и луна, а?
— А ты что, в самом деле хочешь знать? Все-все?
— Конечно хочу.
— Мне вот показалось, что ты как раз не слишком любопытна, что ли…
— Это не любопытство и не его отсутствие. Это… Представь, что ты увидела цветок, который никогда не видела раньше. И тебе хочется его коснуться, ощутить его запах, потрогать лепестки…
— От тебя и про лепестки — странно, — она посмотрела на меня как-то очень по-взрослому. Покачала головой, вздохнула. — Никак не ожидала. Хорошо, расскажу и про лепестки тоже…
— Я человек с инстинктами. Я чувствую опасность еще до того, как опасность почувствует меня, поэтому неудивительно, что наше первое «настоящее» свидание с Володей — именно так его зовут… В общем, когда ко мне вернулось сознание и я снова смогла дышать, моими первыми словами были: «Володенька, а ведь ты страшный человек». Он ничего мне не ответил, только улыбнулся, и я поняла, что он меня может погубить. И испугалась — но не этого, а того, что не смогу убежать, ведь то, что я испытала… Дело вовсе не в том, как нам было в первый раз, а в том, что это «было» не кончается, и я без него уже не могу. Но и это не все, потому что главное — его полная, безраздельная власть надо мной.
У меня ведь и раньше были мужчины. Про некоторых ты знаешь, про других нет — не важно. Они, конечно, были разные, но все же такие одинаковые. И само собой — ни малейшей зависимости от них, никакой их власти надо мной, ни сном ни духом. Как только они начинали занимать слишком много места в моей жизни, я их оставляла. Потому что — инстинкты. А тут… он только взглянет на меня, и я сразу понимаю любое, веришь ли, любое его желание. И выполняю.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)