Цимес - [23]
А на земле? Оказывается, что бутылка кьянти или мерло — единственно она и может ответить. Да и то если сама захочет.
На самом деле мне почти все равно, что пить, потому что все решает одно-единственное короткое мгновение — за секунду до — когда наконец-то можно почувствовать себя слабым. И поддаться, чтобы заглушить эту привычную ненависть — к себе, к этой самой слабости и даже к Ро, за то, что умерла.
Я откупориваю бутылку и наполняю бокал, и вино раскачивает его, глядя на меня глазами-виноградинами, и говорит со мной обо всем — о вечности, о Ро и еще о том, как же я все-таки похож на свою мать.
Потом — не помню, но только хочется еще и еще.
И даже небо, даже оно уже не спасает.
…Собственно, почему бы и нет? Она ведь всего-навсего красивая женщина со странной улыбкой и именем Наташа.
Вот именно.
— Хотите, я покажу вам город?
— У меня в жизни постоянно что-нибудь случается, я привыкла. Это трудно объяснить. Мне просто надо было сюда приехать, и все. Пока что я и сама не понимаю до конца — зачем. А слушаю себя и не заглядываю слишком далеко в будущее, потому что не вижу в этом никакого смысла. И когда что-нибудь такое приходит в голову и не отпускает, я верю… Ведь все вокруг неслучайно, правда?
— Не знаю. В жизни иногда происходят странные вещи. Странные и необъяснимые. Страшные. И, оглядываясь назад, понимаешь, что лучше было не доверять, не принимать никаких решений, не шевелиться. Может, небо бы и не рухнуло.
— Это не небо, Счастливчик, это иллюзия. Вам ли этого не знать. В настоящем мы с вами побывали совсем недавно, верно?
— Пусть. Не важно, как мы это назовем, сути это не меняет.
— И в чем же она, по-вашему?
— В том, что ранит больнее всего. В одиночестве. В одиночестве, которое не кончается.
— Кончается все, и одиночество тоже.
— Да, но только вместе с нами, когда уже поздно.
— А как же надежда? Она ведь не умирает. Потому что иначе — кому она была бы нужна?
Я смотрю на нее долго и, сам не знаю почему, вдруг говорю:
— Видите ли, Наташа, все очень просто. Дело в том, что у моей матери были такие вишневые глаза…
Ветер раскачивает мачты, запускает пальцы в волны, ерошит волосы.
Мы смотрим на море, и я понимаю, что хочу ее. Может быть, даже не только на сегодняшний вечер. Но об этом я стараюсь не думать. Изо всех сил. Несмотря на надежду, которая в самом деле не умирает.
Я так и не предложил ей показать город и ничего другого тоже. Ни к чему начинать то, что рано или поздно обязательно закончится.
И скорее всего — плохо.
Утро было, как назло, звонким и радостным. Солнечные иглы проникали сквозь жалюзи, сквозь опущенные веки, кололи и совершенно не давали спать. Я открыл глаза. Стоявшая на столе, прямо напротив кровати, бутылка была совершенно пуста — и это первое, что я увидел.
Впрочем, скорее всего и это тоже иллюзия — кто знает?
Но ведь что-то же должно остаться. Хоть что-то — море, маяк, Аванти.
И конечно же — Наташа…
…Почти вплотную пробегают, покачивая стройными бедрами, оливковые рощи. За ними степенно вышагивают по склонам виноградники — с изящными лигурийскими усиками и в шляпах. Я веду машину и изображаю Наташе знакомого священника, почти совершенно глухого, с которым все время случаются из-за этого разные истории. Она хохочет и хохочет, запрокидывая голову, и концы ее алого шелкового шарфа на ветру, как снопы пламени из реактивных сопел — аванти, аванти, вперед…
Санта Маргарита — всего-навсего рыбацкая деревушка, превращенная в курортный городок, но пока не отлакированная туристами, как соседнее Портофино. Зато там есть лагуна с медленной водой, баюкающей небо и все на свете, и дома, похожие на разноцветных рыб, забытых на берегу последним отливом.
— Смотри, здесь купаются.
— Обязательно, а как ты думала?
— Но ты ничего не сказал, и я не взяла купальник.
— Очень надеюсь, Наташа, что это действительно так. Именно ради этого я…
Вчера она просто пришла ко мне и осталась. Вначале, когда я предложил ей вина, удивилась:
— Зачем? Я пьяна и без этого.
— От чего же?
— От жизни, ну как ты не понимаешь? От того, что вокруг, от тебя, от себя. От всего.
Я налил себе, и Наташа посмотрела на меня, на бокал в моей руке и сказала:
— А если завтра тебе придется лететь? Я почему-то думала — летчикам нельзя.
Я разозлился и тут же опустил глаза — только бы она не заметила, и от этого разозлился еще больше и даже подумал, что вот сейчас…
Она просто подошла, положила руку мне на грудь и почти неслышно, одними губами произнесла: «Прости меня, ладно?»
Будто сразу все поняв.
Только вот понимать было нечего. Это лишь один бокал вина, здесь, в Генуе, на закате солнца. И никто не виноват, что до сих пор не изобрели лекарство от невозможности простить себя или, в крайнем случае, забыть. Это — единственное. А один бокал… Всего один. И — легче…
— Знаешь что, я так и буду называть тебя — Счастливчик. До тех пор, пока ты сам не захочешь…
Потом она выскользнула из платья и исчезла в ванной. Запросто, как будто мы уже давным-давно, бог знает сколько времени…
Мы сидели напротив друг друга, завтракали приготовленными на скорую руку гренками с сыром и запивали их кофе. Я поймал себя на мысли, что через пару дней она, скорее всего, уедет, и мне будет ее не хватать. Как могло случиться, что я… Что нам хорошо вместе?
Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)