Циклон - [93]

И только вертолет поднялся — сразу ему по радио:

— Семнадцатый, это вы сняли козленка?

— Я, товарищ командир.

— Вам нечего больше делать?

— Виноват, товарищ командир.

— Откуда он?

— С гор.

— После потопа в горы его и отправьте… И в дальнейшем никаких зверей — только люди… На комбикормовый завод — там уже ждут вас на крышах…

На новые задания летят вертолеты, улетает и тот, что оставил серночку в школе, что так искренне сказал Ярославе: «Мы обыкновенные…»

«Разве вы обыкновенные?» — провожает она взглядом вертолет, который прогрохотал над водами, над бесконечностью залитых лугов, что еще так недавно цвели, мерцали в лучах солнца стрекозами, — вертолет, уменьшаясь, тоже становился похожим на одну из тех мерцающих стрекоз…

«Вот так и живем, — думал между тем пилот вертолета у себя в кабине. — В космонавты нас пока что не берут, ну и приходится основательно приспосабливаться к земным, чернорабочим делам. Может, и надолго. Может, и на всю киноленту жизни, — какая уж она там будет: долгая или короткая, цветная или однотонная… Кому неохота жить цветисто, киноэкранно! Но ведь и будни имеют свой смысл… И если взять материну жизнь или отцову…» Хотя отца он знает, собственно, только по рассказам… Если взять скромное жизненное творчество Решетняков, то парню нечего стыдиться. Честность, как наивысший знак качества, отпечатана на каждом прожитом дне.

В школе оживление не спадает, взбудораженный кинолюд всесторонне разбирает ночную операцию по спасению лагерных детей. Событие комментируется, конечно же, в юмористическом плане, осветители и молодые ассистенты со смехом пытаются определить, кого можно подвести под рубрику героических натур, выясняют, кто сколько раз падал и кто больше всего детворы навьючивал на себя…

Ягуар Ягуарович, переодетый после ночи в сухое, взял на себя обязанности медика: в какой-то лыжной шапочке с помпончиком на темени, с удлиненным сухим лицом византийца, снует между людьми, раздает таблетки кальцекса (профилактически), Ярославе предлагает горчичники, — за нее он боится более всего: как бы не простудилась.

— Если бы это было в Доме кино, — говорит он Ярославе, — я, конечно, предложил бы вам коктейль по моему собственному рецепту, какого и ваши пижоны-поклонники не знают…

Видно, какой-то въедливый оппонент, подвизающийся в подвале киноресторации, не дает покоя Ягуару Ягуаровичу, так как, присев на парту, он вдруг обрушивает на него всю свою страсть полемиста:

— Так говоришь, творчество возникает из беспорядка, ему от природы свойственно хаотическое начало? Любимец муз, говоришь, всегда был лишь сыном стихии, дитятей разнузданных, пирующих сил бытия? Хотел бы я тебя, голубчик, видеть с нами этой ночью… Что бы ты запел? Что же касается меня, то я видел хаос и знаю, что он человеку несет… Пылающее небо, разбомбленные эшелоны — все видел… И если выбирать между хаосом и порядком, Славцю, — апеллировал уже к киноактрисе, — то знайте: я выбираю порядок! Ему отдаю предпочтение… Уже хотя бы за то, что он способен спасать. Если даже он оставляет меньше места для поэзии, зато больше для справедливости!..

Неожиданно появился Сергей. О нем еще ночью беспокоились, пока какой-то из его ассистентов не признался, что ему известны координаты: батяр их в Адамовцах на свадьбе гуляет. Это сразу успокоило: на свадьбе не пропадет, рано или поздно явится из своих ночных похождений, еще, может, и перевязанный свадебным рушником…

Появился грязнющий, до ниточки промокший, но лицо… это надо было видеть: оно было вдохновенным! Ярослава, пожалуй, впервые видела его таким:

— О, мой, мой! Откуда ты взялся?

— Сколько я видел! — Сергей раскинул руки, как для объятий. — О, сколько всего… Братцы, мы на острие событий.

Его окружили, разглядывали с шутками:

— Человек из легенды! Человек из бессмертия! И все-таки — как выбираются оттуда?

— А плавсредства зачем? Плавсредства вынесли меня из тьмы и хаоса на берег этой вашей — не скажу при женщинах какой — цивилизации…

Не захотел переодеваться, не стал сушиться, лишь сменил плащ на куртку, чтобы удобнее было бегать, наспех выпил стакан горячего чая, привычно перезарядил в углу аппарат и:

— Целуем ручки!

Остановившись на миг перед Ярославой, он в самом деле поцеловал ей руку, чего раньше никогда не делал.

Ягуар Ягуарович пытался удержать его, напомнил, что съемки наводнения вовсе не предвидены планом-лимитом, но это оператору только поддало жару:

— Все беру на себя! На свой страх и риск! — И, прижимая камеру к груди, крикнул уже с порога: — Там такие кадры плывут!

«Ничто так не красит человека, как вдохновение, — подумала Ярослава, проводив Сергея взглядом. — Просто удовольствие смотреть на такого вот человека — окрыленного, одухотворенного…»

Выше школы, вдоль не затопленного водой шоссе, с самого рассвета велись спасательные работы, там виднелись какие-то машины, кружил вертолет. Сергей пустился туда. Еще издали он увидел группку фермовских девчат, стоявших на круче, — кажется, это были те самые, которых Сергей с Колосовским и Ярославой хотели отобрать для съемок в массовых сценах. Было это всего за несколько дней до потопа. Разыскивали тогда девчат на лугах, на старицах, где был у них летний лагерь для скота. И удивительно было, как все там, чего только ни коснется взгляд, становилось искусством: подойники с солнцем на боку… трава… коровы… крутые рога и, литые мускулы под кожей… Все, все тогда Сергею хотелось заснять, все так и просилось в кадры!.. Девчата были польщены, что их хотят отобрать для участия в кинофильме, по когда в ответ на расспросы, что именно им придется делать, услышали от Сергея: «Лошадей чесоточных будете обнимать!» — то хором запротестовали: «Не будем этого… Ужас какой!.. Это неправдиво… Не реалистично!..»