Цигун и жизнь, 1992 № 04 - [18]

«Дойдя до крайности, вещь неизбежно превращается в свою противоположность» (конечно, не в прежнюю), — гласит китайская мудрость. Прорыв в области психологии и биомеханики, приведший к крайней жестокости и смертоносности ушу, привел его и к другому. Как в теории, так и на практике было выявлено, что «терпит поражение тот, кто первым приходит в движение, и, чем сильнее и внезапнее выпад атакующего, тем более жестоко его поражение». Вследствие чего в первый тактический (и технический) принцип было возведено принципиальное правило: «Не двигаться, не атаковать первым». Вместе с тем было установлено, что присудить победу одной из сторон стало вполне возможным до схватки и без схватки, т. е. без физического ущерба для любой стороны, ибо победа неизбежно принадлежит стороне, «овладевшей ситуацией», что можно определить в самый начальный момент выпада атакующего и не позже, чем при первом соприкосновении обеих сторон. Более того, никакой судья не в состоянии уловить «ситуацию», она ясна лишь обоим противникам, за чем обычно следует вежливый салют обеих сторон друг другу, без сообщения другим об исходе схватки. Как видите, тут отпадает соревнование со зрителями и судьями вообще. Остается лишь место для мирного и чисто научного взаимного обмена техническим опытом и методами психофизической подготовки. Подготовка обычно сложна и многогранна, для перерождения привычных динамических стереотипов в новую технику требуется длительная работа (не менее двух лет), на протяжении которой схватки вообще запрещаются. Затем следуют упражнения на соприкосновение, совершенно безопасные, при которых каждая сторона учится решать всякого рода силовые задачи, во время которых ушуист приобретает и технику применения «работы» (кунфу), и уверенность в ее эффективности. В итоге к нему приходит «понимание цзинь», т. е. свобода в восприятии «проточной силы», в управлении ею и в использовании силовых полей. Прибавьте целительный медицинский аспект, новое мышление и новые идеалы, и вы увидите, что вся школа ушу высоких уровней не только сводит до минимума спортивные травмы, но и как-то удивительно (а может быть, и неизбежно) совпадает с наивысшими принципами гуманистической этики, с естественными законами органической жизни, с подлинными целями физической культуры и помогает человеку «через одно понять все остальное». Ушуисты - предшественники, «озаренные» таким путем и постигшие ценности, с которыми уже не идут в сравнение никакие другие (а тем более не идет в сравнение примитивное понимание ушу как средства физической победы над противником), уже давно пришли к выводу, что главной целью ушу является поиск дао (т. е. постижение и реализация истины). Они же, руководствуясь новым пониманием назначения ушу, снизили ценность первобытного физического единоборства до минимума, отведя ему «последнее место», — место «пустячного ремесла» или «детской забавы». Вполне очевидно, что ушуистами-предшественниками уже был осуществлен и закончен переход от полуживотных инстинктов и спортивного азарта к наивысшим духовным запросам, от «детской забавы» к духовной зрелости. Этим самым ими уже был подан блестящий пример всем последующим поколениям — ушуистам, а также занятым в других сферах человеческой деятельности, стремящимся осуществить такой же переход или скачок в том же направлении.

Большие мастера ушу знают, что при стремлении «научиться драться» высокими уровнями ушу овладеть невозможно; а люди, овладевшие такими уровнями (и смертоносной техникой включительно), уже лишены желания и азарта «попробовать, кто кого одолеет», ибо им уже понятны ценности ушу, далеко превышающие ценность «детской забавы». Они уже на другом пути. И, честно говоря, зачастую становится просто обидно, даже больно, когда видишь, что люди закрывают глаза на все благородное богатство ушу и уходят к ребячеству. Современные школы ушу высших уровней (а их немного) ведут учащихся к достижению высших его стадий. Они помогают ученику в сравнительно краткий срок осуществить переход от «детства к зрелости», к пониманию высшего назначения ушу как искусства и себя лично как человека. Так в девятимесячный период переживает человеческий зародыш всю эволюцию физического развития человечества.

В Древнем Китае все предметы науки, все отрасли научных знаний были «взаимопроточны», взаимодополняемы, все они базировались на одной теоретической и философской основе, созданной в свою очередь за тысячи лет самого кропотливого статистического труда и абстрагирования. Ушу пропитано духом именно такого единства, пропитано достижениями самых различных наук. И именно данное обстоятельство привело к тому, что ушу в отношении к своей центральной первобытной цели (ранить, победить, уничтожить противника, отстояв этим путем свою жизнь) «уничтожило самое себя» и, переродившись, сбросив с себя шелуху всего старого, сменив даже свою отжившую душу, выявило в себе качественно новые ценности. Его коренное перерождение вылилось в то, что из средства жестокого, беспощадного, бесчеловечного обращения с человеческой жизнью оно превратилось в психофизического носителя высших достижений китайской традиционной культуры, превратилось в средство, в методы, в путь закалки здоровья и духа, познания мира, поисков истины, испытания и проверки на себе философских положений и формирования наивысшей человеческой натуры. Техника боя при этом не потеряла ни своих динамических свойств, ни грозной мощи. Но она изменила свои цели, функции и общее назначение. Роль ее как средства постижения философских идей путем умственного, душевного и физического опыта незаменима, ибо ничто не может заменить свойств ощущаемости и осязаемости, чуткости души и тела в процессе испытания ими тех эффектов, которые возникают при занятиях ушу и проявляются на уровне биомеханики, физиологии и психологии человека. Именно поэтому и лишь в силу этого сохранилось центральное положение техники в системе ушу, ее ценность в общем комплексе основной подготовки и при переходе на каждую качественно новую ступень во всем психофизическом аспекте ушу. Европейскому (да и современному китайскому) складу ума может показаться непостижимым, даже диким такое серьезное внимание, такое глубокое почтение к древней китайской философии, к этой «белиберде», к этому «бреду», какими она ему иногда представляется. В другом случае он может недоумевать, может диву даваться: как все это можно понять и тем более как это можно применить к какой-нибудь практической деятельности человека? На что мы можем только сказать: все дело лишь в правильной расшифровке на основе практического опыта. А еще что мир нам представляется разным в зависимости от цвета стекол очков, которые мы носим. Если же и этого недостаточно, то пусть люди пока удивляются и недоумевают, а сами мы займемся более интенсивными исследованиями, чтобы в один прекрасный день стало возможным донести до каждого человека все богатство мудрости древних умов.