Цифровой журнал «Компьютерра», 2010 № 21 - [17]

Чисто соматические свойства программируемого, конструируемого организма мы сможем оценить на сравнительно (сравнительно со сложностью целого организма!) простых, гомоморфных моделях. Обмена веществ, работы иммунной системы, формирования костной, мышечной и нервной тканей... Да избавить молодежь от прыщей – и то благодеяние, изъятие из оборота кучи комплексов. А уж серьезные болезни!

Но вот тут то мы подходим (покуда сугубо умозрительно) к очень опасному рубежу. «Диабет связан с умственными расстройствами», «Стресс мешает заживлению ран», «Низкорослые люди более склонны к сердечно-сосудистым заболеваниям...» – это недельные заголовки «Компьюленты». Физиология связана с разумом, «психе» с «сомой», как – пусть разбираются медики, у стороннего человека излишнее знакомство с проблемой может вызвать эффект, описанный Джеромом К. Джеромом... Но, на первый взгляд, модель, по какой будет оцениваться функционирование запрограммированной жизни, то есть бытие будущего человека, должна быть изоморфной, взаимоподобной моделируемому объекту, с разумом и сознанием... И пусть мы получим компьютерные мощности, на которых такие имитации и системы их (человек – животное социальное) можно запустить, неизбежно возникнет проблема ответственности перед моделью. Обреченной опробовать все тернии будущей жизни для чужого блага. И абсолютно неясно, как эту проблему решать, оставаясь человеком, а не вырожда

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Жаба и Чехов Василий Щепетнев

Опубликовано 17 июня 2010 года

Жара. Термометр визжит от счастья, как депутат перед нефтяной трубой. В тени плюс тридцать пять, побит абсолютный максимум. А в мои окна солнце заливает новые и новые гигакалории тепла.

Электричество отключили. Почему, зачем, не знаю. Может, в трансформаторной будке от зноя что-то расплавилось. Или где-нибудь смерч повалил опоры ЛЭП. Так бывает — над Гваздою небо ясное и безоблачное, а в Киргизии... Впрочем, что в Киргизии — не знаю. Телевизор молчит. Компьютер тоже. На кухне размораживается холодильник. Кондиционер, само собой, не работает, да и странно было бы ему работать, когда, во-первых, у меня нет кондиционера, а во-вторых... В транзисторном приёмнике батареи не менялись год, и потому приёмник молчит. Чаю попить — не получается, чайник-то электрический. Пью минералку, теплую, но вкусную, и выхожу на улицу.

Ничуть не лучше. Тот же зной, плюс выхлопы и пыль.

Добираюсь до книжного магазина. Вот, кажется, что-то любопытное — новая книга о Чехове из серии ЖЗЛ. Я человек совершенно не серийный, но беру том, листаю, выхватывая абзацы. Положим, это я знаю, и это знаю, и это тоже, но все ж любопытно... Купить? Смотрю на ценник. Тут меня кто-то сзади хватает за шею и начинает душить. Пожалуй, я догадываюсь, кто. С трудом оборачиваюсь. Так и есть. Она. Жаба!

- Не дам! — говорит она. — Восемьсот двадцать четыре рубля! Удавиться можно!

- Сама и давись, а меня не тронь!

Жаба неохотно выпускает мою шею, но не уходит, а смотрит прямо в глаза: попробуй только купи.

- Есть ведь у меня деньги, — начинаю я канючить. — На книгу уж во всяком случае.

- Сегодня есть, завтра нет. Лучше кондиционер возьми, а то так до смерти и будешь париться.

- Успеется — кондиционер.

- Все думают — успеется, но никто не знает своей судьбы. Ты не исключение. Торопись. А то неровен час... Да ещё в такую жару... Подумай о близких. А так, если что, включат кондиционер, и ничего...

- Слушай, ты жаба или кукушка?

- Жаба, — призналась Жаба.

- Тогда не гавкай.

- Другой бы в ножки кланялся, благодарил за науку, — обиделась Жаба и, уже растворяясь в мареве, выдвинула последний довод: — Антон Павлович бы не одобрил: за восемьсот двадцать четыре рубля-то!

Тут она права. Чехов цену деньгам знал, знал цену и книгам. Рубль, конечно, сейчас совсем не тот, что в царствование Александра Миротворца или Николая Кровавого, но всё же, всё же...

Подумав ещё минутку, я вернул книгу на полку. Возможно, позже... Или жене намекну, пусть подарок деньрожденный сделает. Или вообще — обойдусь. У меня книг много, пора завязывать. И из серии ЖЗЛ есть тоже, «Чехов» Бердникова, тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года издания, пятьсот страниц с лишком, рубль тридцать шесть копеек. В те годы — один процент от средневрачебного жалования. Сегодня Чехов относительно зарплаты вздорожал вдесятеро. С одной стороны, вроде бы и хорошо, что классики в цене, а с другой — о Чехове прочтут много меньше людей, нежели сорок лет назад. Тот тираж, семьдесят четвертого года, сто тысяч экземпляров, разлетелся в момент, а нынешний?

Я поплелся домой. Жаба победила?

Электричества по-прежнему не было. В квартире за сорок. Холодильник разморозился окончательно, хорошо — пустой.

Афочка вяло махнула хвостом — в жару она лежит у самой прохладной стены и старается как можно меньше двигаться. Я позвонил куда надо, договорился о кондиционере. Обещали установить через неделю. Сезон, очередь. Ничего не попишешь: компьютер-то не работает, аккумулятора в ноутбуке надолго не хватит, он старый, аккумулятор, четвёртый год. А писать на бумаге — лишний труд: такой текст, да ещё писаный от руки, в издательскую технологию встраивается плохо. Да и рука устает быстро, на второй сотне слов получаются каракули, плохо понятные даже мне.