ЧВШ - Частная Военная Школа. Первый курс - [42]

На дне по очкам ещё болтался Мишин, 2200, тоже постоянный штрафник первых времён из-за своего языка. Да и по физухе он едва тянул, хотя и упирался, но тоже ограничители плохо снимались.

Ещё на дне неожиданно оказался Крылов, поскольку любовь держаться в тени никак не способствовала получению бонусов.

Ну а на самом дне с 1800 пребывал Вася Козырев. За него было обидно очень. Он был миляга, добряк, который очень хорошо умеет слушать и поэтому с ним всегда интересно поболтать. Но все свои штрафы он получал по делу, чего уж там. И за первый лёд на озере единственным из нас получил и во всех подобных ситуациях получал. Созерцательность — в целом качество хорошее, но всему своё время. А у него переход от созерцательности к решительным действиям происходил слишком медленно. Так и получалось, что по понятиям Вася был тормоз.

Явных лидеров у нас было два, с балансом больше 6000. На первом месте шёл утконосый лопоухий задрот Сиваков. Он нахватал бонусов в начале, когда постоянно "крыло" выигрывал. Потом, когда эта мерзость благополучно закончилась, он стал выигрывать все наши субботние кроссы, за что тоже постоянно получал бонусы. Выходило как-то несправедливо — то есть, если человек такой упоротый и хорошо бегает, то все у него в шоколаде? Так мы брюзжали по его поводу. Но, с другой стороны, кто мешает кому-то из нас взять и выиграть кросс? Мы уже четыре месяца каждый день бегали. То есть, мышцы готовы, дыхалка готова, а что тогда не готово?

На втором месте шёл Бандуркин. Или Банд-Уркин, как мы его называли между собой. Этот везде успевал — и подтягивался больше всех, и у Робота на тактических мог заработать, и у Громозеки, и даже у ЕП получал, толкал свои "смелые и оригинальные" идеи. ЕП такое любил. А на мой взгляд — он нёс чушь. Банд-Уркина никто не любил, но считаться с ним приходилось.

Я, к сожалению, принадлежал к этому пресловутому "мы" — группе середнячков, владеющих на данный момент середнячковым капиталом от 2,5 до 3,5 тысяч очков, который к лету должен был раствориться. Одна надежда оставалась — участие в Играх. Мы этого одновременно и побаивались, и хотели.

А насчёт возможного побега скажу так, лично про себя — во-первых, я уже убедился, что здесь в Школе всё продуманно, значит вариант с побегом курсанта тоже должным образом учтён и решён, а во-вторых — это же не мерзкая блатхата и не дурацкий интернат, тут всё по-честному и серьёзно, а что же я — ссыкло какое-то от трудностей бегать? Вон у старшекурсников же получается учиться? И они реально крутыми выглядят, даже второкурсники, которые старше нас всего-то на год! Значит, надо упираться до последнего и если я действительно слабак и тряпка, то пусть меня и закопают в лесу, туда и дорога. А только ссыкуном я точно не буду!

Вот такие бодрые мысли меня посещали в хорошие позитивные минуты. Правда, не так много их было. Можно сказать, что мало, если честно. Ну а ещё я, конечно, периодически ныл и жалел себя. А вы как думали?

Объясню ещё про наши отношения со старшекурсниками. У нас с ними не было практически никаких отношений. То есть мы, конечно, сталкивались с ними и во дворе, и в других местах. В столовой ели недалеко друг от друга. Но не общались. То есть, может мы бы и пообщались, но они сами к общению не стремились, при встречах просто кивали и сразу переставали обращать внимание. Возможно, они так действуют по какой-то инструкции? — думал я. Раньше в интернатах все пацаны старше меня были источником угрозы. Им до меня всегда было дело, но лучше бы его не было. А тут — вообще непонятно. Причём между собой они общались нормально, я часто видел вполне дружелюбно беседующих курсантов разных курсов. А мы для них получается какие-то недоделанные? Но почему тогда не наезжают по-тихому, когда взрослые не видят? Возможностей-то навалом? Непонятно мне всё это было. И непонятно было, как мне самому к ним относиться. Дело в том, что в эту ловушку под названием "Семья" я всё-таки попал, сам чувствовал. К пацанам со своего курса я относился уже не как к посторонним и отдавал себе в этом отчёт. Кстати, Мочка так и не раскололся, кто был тогда в умывалке. Сказал, что эту загадку я должен сам разгадать, без подсказок. Мы с ним периодически почти доверительно общались. "Почти" — потому что совершенно непонятно было, что у него на уме на самом деле. Старшекурсники для меня в понятие Семьи не входили. Хотя они и трепали меня по плечу, когда я с крыши прыгнул, и я уже многих знал по имени. Эта информация была сборная, какие-то имена мы подслушали, какие-то запомнили ещё с момента общего представления. Мы с пацанами, конечно, обсуждали все проходящие на наших глазах Забеги, и уже хорошо разбирались в составах команд. Но доска в столовой всё ещё была чистой, так что в их рейтинговых позициях мы не ориентировались. Олег, кстати, который почти единолично поймал тогда Ипполита, довольно быстро поправился, связки у него не порвались.

В целом расписание у них было таким — два раза в месяц Забеги, а в остальные воскресенья то соревнования по стрельбе, то другие виды соревнований, о которых я потом расскажу, то вообще ничего, в столовой полупусто, половины старшекурсников не видно.