Чужой сын - [26]

21

За гигиеной мальчика, было решили, станет следить Рая: мыть его, выносить за ним утку. Но Сережа категорически отказался представлять чужой женщине свои утренние отчеты. Мы это поняли в первое утро по пустому сосуду и набухшим в глазах ребенка слезам. В военном госпитале его окружали такие же беспомощные больные и санитарки обслуживали его, как всех. Гиммеров, которые за ним ухаживали, он знал. А тут — малознакомый дом, чужие люди…

Я отнес мальчика в туалет. Затем усадил его на стул перед умывальником.

Но, извиняюсь за подробность, всегда наступает гигиеническая необходимость приподняться с унитаза. При увечье мальчика самостоятельно без громоздких усилий это было невозможно. Сережа был достаточно взрослым, чтобы держать его на весу.

Григорий за день выпилил полый круг в табуретке и укоротил передние ножки. Прибил снизу своеобразный стол с дырой по внутреннему периметру унитаза и установил свою гениальную съемную конструкцию. В ванной он водрузил стул с наращенными ножками под рост ребенка. Затем посадил Сергея на шею, обнял его колени и повез в уборную. Мальчик держался за уши мужика настороженно. Так дети впервые гладят свирепого пса. Рая инстинктивно выкинула к ребенку руки, опасаясь оплошности брата. Но Григорий донес мальчика и деликатно подождал у двери шум смывного бачка.

Сначала Сережа шепотом называл Гришу Бабай, неизвестный мне персонаж домашнего фольклора, а Раю — баба Яга. (Вероятно, в сравнении с матерью!) Потом привык к Песоцким.

Григорий на плечах катал малыша по двору: так они гуляли. Каждый день меж фруктовых насаждений мелькала акробатическая пирамида: увалень в армейской ушанке и малыш, свесивший ноги из–за его шеи и смирно дожидавшийся, когда его отнесут в дом.

Раньше, бывая с Ириной у меня, Сережа прибегал в сарай, где стояла в темноте пустая бочка, и пугался маленького человека с длинной бородой, который, по разумению Сережи, ел в ней, пил воду и гулял по ночам. В глубине старого глухого колодца, в его подземной тьме, он видел водяных людей, которые хотели выпить его глаза, когда мальчик спал. Пень у забора имел нос, рот и молча улыбался Сереже, а если его дразнили, крякал в ответ и сердился. Больших толстых мух, жужжавших у оконного стекла, паука, дремавшего в углу веранды посреди паутины, воробья, приходившего пешим через порог веранды искать крошки под столом, мальчик считал старыми друзьями. Обо всем этом он рассказывал нам с Ириной.

Теперь на проезжавший за оградой грузовик, мальчик шептал:

— Это солдаты!

Гул в трубах пояснял:

— Так двигают кровати в палатах.

«Госпиталь», «ампутация» Сережа произносил без запинки. От арсенала игрушечного оружия, что приволок отец, отвернулся: Родин расчищал квартиру от хлама.

Позже, перед моим отъездом в Россию, Рая отдала мне свои блокноты с заметками тех дней. Что–то среднее между дневниками и конспектами. Как известно, совершенно простым и понятным языком нельзя написать ничего дурного. Основной глагол в записях в первую неделю после приезда Сергея — «отказался»! Отказался: есть, пить, смотреть телевизор, слушать, гулять… Длинный перечень симптомов душевного анабиоза.

Перед поездкой за мальчиком бисерным почерком Раи было:

«Что он любит?»

«Точно не помню. «Тома и Джерри», гулять, раскрашивать картинки, рисовать».

«Я не о том!»

«Знаю, что не любит: желтки яиц, тушеную капусту, вареные лук и морковь, умываться по утрам и чистить зубы».

Ниже дополнение:

«Саша говорит, у мальчика нет ног. Ужасно. Сборище инвалидов: глухонемая, дурачок, теперь вот безногий».

А на следующий день:

«Господи, прости меня! Нас с Гришей Ты наказал за родителей. А его за что?»

Хлопоты о ребенке быстро вытеснили ее сетования.

22

Хотел я того или нет, забота о мальчике для меня тоже оставляла все меньше времени на самоедство. Я следил, чтобы распорядок дома подчинялся распорядку дня Сережи, и ребенок скорее забыл о пережитых страданиях.

Гриша показывал малышу свинью с дырявым, как лопух, ухом, давал кормить пса, гладить кролика. Зверек тревожно нюхал воздух. Тогда мальчик отдергивал руку, а Гриша смеялся, закинув голову. Цигейковая шапка со звездой валилась на землю, и это еще больше смешило мужика.

На прогулках мальчик терпеливо просил Гришу: «отнеси меня в дом». Григорий ссылался, якобы, на мой запрет и широко улыбался своей хитрости.

На мальчика произвел впечатление сад Песоцких.

Календарная осень едва наступила. Стояла теплынь. В ранние часы на лепестках цветов искрилась роса. Мальчик удивленно смотрел на пальмы в кадках, выставленные из оранжереи. На яркую разновсячину. Рая подстригала, подравнивала, полола, собирала вредителей, рыхлила землю и совершала бесчисленные манипуляции с леечками, совочками, лопаточками. Казалось, растения в блистательном, ухоженном виде поддерживали не вода, не удобрения, не кропотливый труд, а душа девушки.

Из глаз мальчика вдруг покатились крупные слезы. Он всхлипнул и, разинул рот, как рыба: «мама». Девушка обернулась. Весь ее расстроенный вид в брезентовом фартуке, рукавицах и с секатором в руке вопрошал: что не так?

Я отнес Сережу в дом. Рая дожидалась на скамейке.