Чужой счет - [2]

Он унесся мыслями в город: в сладком полузабытье мерещились мать, хлопочущая на веранде у печки с праздничным пирогом, и весело снующая рядом сестренка. «Мама, а Моси когда придет, когда уже темно будет?»— на миг став очень серьезной, спрашивает она. Сегодня старшему брату исполнялось двадцать три, и он обещал отметить день рождения дома…

Вдруг кто-то воровато прикоснулся — он очнулся. Рядом никого не было — лишь на заросшей щеке трепетал сорванный ветром с кустарника сухой лист.

Мучительно хотелось пить. Стараясь не делать лишних движений, чтобы не причинить себе новой боли, он отстегнул от ремня фляжку и с жадностью вобрал в полость рта теплой, невкусной и неприятной воды. Не глотая ее — бойцы, как нехитрый урок, давно уже усвоили, что пить с открытой раной категорически нельзя — он долго полоскал рот, стремясь достать все его уголки, с наслаждением, стараясь не проронить и капли, растер намоченным пальцем губы и выдохнул воду обратно в скудную солдатскую емкость… Грозившая в любой миг обернуться ядом, обычная вода для него, беспомощного и неподвижного, имела теперь цену золота. «Вот когда человек в полной мере осознает органическую и чудовищную зависимость свою от внешней среды. Впрочем, если верить тому, что процентов на семьдесят он состоит из воды, все становится понятным. Человек — как некий резервуар, не стеклянный, железный или глиняный, а сплетенный густо из живых нервов, которые нуждаются в постоянном поливе. В противном случае они, ноя, умирают. Вот несправедливость — эта прозрачная жидкость, сама так любящая свободу, сделала человека навеки своим рабом!.. Эх, превратиться бы сейчас в лужу, просочиться в землю, или же испариться медленно и тихо, без боли и страданий под лучами солнца!.. Уйти меж пальцев кровожадного и трусливого врага, когда тот, подло выждав, пока он полностью обессилет, наконец приблизится. Увы…» Вдруг неподалеку раздался отчетливый сухой треск. «Все.., — подумал он, медленно нажимая на курок. — Живым не сдамся!..» Свой день рождения Мовсес Шахмурадян отмечал в военном госпитале. Его подобрали подоспевшие карабахские разведчики.

1992 год

Ловушка смерти

— Чувствую кисть и каждый палец в отдельности, — говорит Арсен, вытянув перед собой культю и делая воображаемые движения отсутствующей частью руки.

— Вот так разминаюсь несколько раз в день.

У Арсена Хачатряна, внешне неприметного, невысокого, худощавого парня из села Тагавард необычная судьба. Впрочем, бывает ли обычной военная судьба?..

Зимой 92-го в местечке Геворкаван Мартунинского района Нагорного Карабаха морозной ночью противник неожиданно напал на пост карабахцев. Бой был жаркий, но неравный и короткий. Смертельно раненный командир,Славик Тамразян, успел лишь крикнуть: «Ребята, спасайтесь!» Вместе с несколькими уцелевшими товарищами Арсену удалось прорваться к БМП, замаскированной неподалеку в винограднике. Однако, отъехав всего три-четыре сотни метров, боевая машина напоролась на противотанковую мину. Чудовищной силы взрыв легко, словно пушинку, подбросил БМП в воздух. Бойцов во многом спасло то, что люки машины были открыты — в противном случае от удара и давления внутри экипаж просто размазало бы по стенам этого железного гроба.

Придя в себя, Арсен с ужасом осознал безвыходность собственного положения — перевернувшись в воздухе, железная махина, упав, задавила всей своей тяжестью кисть хрупкой человеческой руки. Коварнее ловушки смерть придумать не могла, но страшнее смерти представлялся плен — неподалеку слышались голоса вражеских солдат.

Боец догадывался, что той части руки, которая осталась под БМП, уже нет: он даже не чувствовал ее — боль начиналась только с предплечья, моментально затекшего.

Рядом, постанывая от переломов и ушибов, вразброс лежали товарищи. Все пока находились в шоке: каждый был занят лишь своей болью, собственной бедой — кто-то ругался, проклиная случай и судьбу, другой в полузабытье звал на помощь, третий молчал и было неясно-жив он или нет.

Арсен осторожно потянул придавленную руку на себя — какая-то наэлектризованная боль прошлась по предплечью к шее. «Другого варианта нет, надо решиться!»— наконец он открылся самому себе, признав неминуемость того, что в первую минуту подсознательно отогнал с ужасом. Боец достал штык-нож, еще раз приказав себе быть решительным. Поманив одного из товарищей, находившегося поближе и видимо отделавшегося лишь легкой контузией, он протянул ему нож. Просьба Арсена заставила того невольно отшатнуться. Подойти к нему не решались и другие.

Стиснув зубы, он сам стал резать собственную плоть. К великому удивлению боли почти не было — непосредственная смертельная опасность, огромная внешняя и внутренняя напряженность, служа своеобразным наркозом, нивелировали даже такое сильное чувство, свойственное всякому живому организму. Инстикт самосохранения полностью поглотил человека, заставляя его ради сохранения целого, жертвовать частью, не задумываясь. Бойцу даже не было жаль родной кисти, и он лишь досадовал на нее, когда связка сухожилий не хотела поддаваться грубому ножу, упорно выскальзывая из под тупого лезвия. Перерубить кость ему не хватило сил — сделать это помогли осмелевшие наконец товарищи, накрепко перевязавшие свежую культю брюшным солдатским ремнем.