Чужой друг - [37]

Мы с Катариной каждый день встречались после школы. Сделав уроки, я заходила за ней. Взявшись за руки, мы часами бродили по городу, ходили в кино или сидели в ее комнате и никак не могли наговориться.

Иногда со мной беседовали и ее братья. Они относились к подружке своей младшей сестры чуточку свысока и не без иронии, однако всегда были предупредительны и готовы помочь. Кажется, я была влюблена во всех трех братьев. Меня волновало их присутствие, и я дорожила их вниманием. Мучительная застенчивость делала меня неловкой и неразговорчивой. Я страшно завидовала Катарине из-за ее братьев.

Катарина и ее семья были верующими. Мы вели бесконечные разговоры и на эту тему. Мне нравились сказочные библейские истории, завораживал необычный, торжественный язык Библии, однако религиозные ритуалы казались мне порою нелепыми, хотя и вызывали невольное уважение. Ради Катарины я ходила на уроки закона божьего и довольно хорошо знала о чудесах и страданиях Христа, за что учительница давала мне разноцветные картинки на библейские темы.

У нас с Катариной существовал уговор. Нам хотелось не только носить одинаковые прически, но и вместе решить: есть ли бог и верить ли нам в него или же считать религию выдумкой, которой обманывают народ. Мы договорились, что в четырнадцать лет вместе ответим на этот вопрос, чтобы нас связали и общие взгляды на религию. Каждая из нас побаивалась семейных сцен, которые могли произойти, если сказать, что ты стала верующей или, наоборот, атеисткой, но в остальном мы не видели тут особых проблем. Религия привлекала меня, поэтому я готовила себя к тому, что именно мне придется огорчить родителей неприятным сюрпризом.

Отцу не нравился мой интерес к урокам закона божьего, но после разговора с матерью он решил, что это причуды переходного возраста, и оставил меня в покое.

За полтора года до того лета, когда мы с Катариной собирались принять свое решение, отец стал настойчиво убеждать меня бросить все, что связано с религией и церковью. Он просил меня хорошенько подумать и о дружбе с Катариной, так как опасался за мое будущее. Я не понимала его, но видела, как серьезно он обеспокоен и как искренне хочет помочь. И все же я не поддавалась на уговоры встречаться с Катариной реже, а о разрыве с подругой вообще не могло быть и речи, так как это было бы предательством.

От Катарины я слышала, что Паулю, ее старшему брату, нельзя оставаться бригадиром из-за участия в христианской молодежной группе. По этой же причине пересмотрен договор с Фридером, вторым братом, на его профобучение, и он теперь не может работать по выбранной специальности. Я узнала от братьев, что во всем районе идет атеистическая кампания. Они были возмущены. Особенно злило их то, что руководство фабрики оправдывает свои незаконные, самовольные шаги смехотворными и нелепыми предлогами. Катарина плакала, а я чувствовала себя виновной перед ней уже тем, что мои родители были неверующими.

Прошло еще несколько месяцев, младший брат закончил школу, и все трое куда-то исчезли. Вначале Катарина не хотела или не могла ничего сказать. Потом я узнала, что братья уехали в Западную Германию, и Катарина подтвердила этот слух. Братья арендовали в Нижней Саксонии крестьянский хутор и вели там хозяйство.

Родители все чаще уговаривали меня порвать с Катариной. В школе учителя намекали или объясняли напрямик, что эта дружба пользы не принесет.

В тот год учительский коллектив отбирал из нашего класса учеников, чтобы послать в районный центр, в школу второй ступени. Надеяться могли Катарина и я — лучшие в классе по успеваемости за последние годы.

В октябре решение было принято. Для школы второй ступени отобрали меня и еще одного мальчика. Классная руководительница объявила, что после восьмого класса Катарине придется закончить учебу, так как, по мнению педагогов и районного руководства, ей не справиться с теми требованиями, которые ставит школа высшей ступени.

Мы обе часто плакали в те дни, а мать Катарины все время утешала нас. Она же уговорила меня не отказываться из-за Катарины от районной школы. Я никак не хотела уступать родителям и учителям, требовавшим порвать с Катариной.

Рыдая, мы поклялись с ней в вечной дружбе и верности, но уже через полгода стали злейшими врагами.

В восьмом классе Катарина подружилась с сыном кантора, который изучал церковную музыку в Наумбурге, но на выходные приезжал домой, и у Катарины стало меньше времени для меня. Она подробно рассказывала обо всех свиданиях и разговорах, однако я замечала, что между нами вклинивается что-то чужое. К моей любви примешивались ревность и подозрительность. Недовольство учителей и моих родителей нашей дружбой, решение районного начальства, которое предпочло меня, а не Катарину — из-за братьев или из-за религиозности, — обиженная мать Катарины, считавшая, что с дочерью обошлись несправедливо, и задним числом одобрявшая — причем на людях — бегство сыновей в Западную Германию, — все это невысказанно стояло между нами. Мы все чаще ссорились. Иногда проходило несколько дней, прежде чем мы снова мирились. В нас росло взаимное недоверие. Даже опасение причинить другому боль разделяло нас и все больше отчуждало. Нашей дружбе пришел конец из-за совершенно глупой лжи. Одна девочка наябедничала на меня Катарине, и та сразу ей поверила, даже не переговорив со мной. А я, хотя легко опровергла бы напраслину, ничего не предприняла. Окончилась детская дружба, и без того державшаяся в последние месяцы лишь на привычке. Теперь только ненависть двух несчастных девочек хранила следы их смертельно раненной любви.