Чужое сердце - [3]
Судья обсуждал с адвокатами какие-то технические подробности, когда в окно влетела муха. Я заметил ее по двум причинам: во-первых, в марте увидеть муху в Нью-Хэмпшире – довольно большая редкость; во-вторых, мне было непонятно, как можно ее прихлопнуть, если руки у тебя в наручниках, а на пояснице – цепь. Шэй Борн внимательно уставился на насекомое, замершее на странице блокнота, и вдруг, громыхнув металлом, поднял скованные руки и с силой опустил их.
Я думал, он хотел ее убить.
Но когда он простер ладони, раскрывшиеся медленно, будто цветы, муха выпорхнула на волю и, жужжа как ни в чем не бывало, полетела докучать кому-то другому.
В этот момент взгляды наши встретились, и я понял две вещи:
1. Он до смерти напуган.
2. Он примерно мой ровесник.
Этот монстр, совершивший два убийства, был похож на капитана команды по водному поло, с которым мы в прошлом семестре сидели рядом на семинарах по экономике. Он также напоминал парня, который доставлял на дом мою любимую пиццу с тонкой корочкой. Глядя на него, я вспомнил даже мальчишку, которого повстречал по пути сюда: на улице шел снег, и я, опустив стекло, предложил подбросить его. Иными словами, я не думал, что первый убийца, которого я повстречаю, будет выглядеть так. Он мог быть любым другим юношей лет двадцати с небольшим. Он мог быть мною.
Единственное отличие заключалось в том, что нас разделяли десять футов, а на запястьях и лодыжках его поблескивали оковы. И я должен был решить, умрет ли он или останется в живых.
Месяц спустя я мог уже с уверенностью заявить, что работа присяжных абсолютно не похожа на наши представления о ней, почерпнутые из телевизионных программ. Нас постоянно тягали из здания суда в комнату для совещаний и обратно; нас кормили всякой дрянью в местной столовой; мы слушали упоенные речи болтливых адвокатов и наблюдали за окружными прокурорами, которые, уж поверьте мне, редко бывают такими красотками, как в сериале «Закон и порядок». Даже через четыре недели я входил в зал заседаний как будто на территорию чужой страны без путеводителя. Вот только сказаться туристом и сбросить с себя ответственность я не мог. Эти иностранцы ожидали, что я свободно владею их языком.
Первый этап подошел к концу: Борну было вынесено обвинение. Прокурор представил уйму улик, подтверждающих, что Курта Нилона застрелили при исполнении – а именно, при попытке ареста Шэя Борна, которого Нилон застал со своей приемной дочерью. Белье девочки было найдено в кармане Борна. Вернувшись с гинекологического приема, Джун Нилон обнаружила своего мужа и дочь мертвыми. Хлипкие аргументы защиты – дескать, Курт неправильно понял Борна, страдающего сильным дефектом речи а пистолет выстрелил случайно – утонули в прорве доказательств представленных обвинением. Хуже того, Борн не воспользовался правом на личное заявление: то ли из-за косноязычия, то ли потому, что его собственные адвокаты не доверяли ему – преступнику и настоящему варвару.
Теперь же близился к завершению второй этап – вынесение приговора; вернее, тот этап, который отличал этот суд от всех прочих, имевший место за последние полвека в юридической системе Нью-Хэмпшира. Мы уже знали, что Борн виновен. Оставалось решить, заслуживает ли он смерти.
Эта часть была похожа на первую, только сжатую для удобства читателей «Ридерз Дайджест». Обвинение вкратце перечислило все улики, представленные во время уголовного процесса, после чего защите дали возможность пробудить сочувствие к подсудимому. Мы узнали, что Борн сменил немало приемных родителей. В шестнадцать лет он поджег очередное временное пристанище и провел два года в колонии для несовершеннолетних. Он страдал от запущенного биполярного расстройства, плохо обрабатывал звуковую информацию, не справлялся с сенсорной перегрузкой, а также с трудом читал, писал и разговаривал.
Однако все это нам сообщили свидетели. Сам же Шэй Борн вновь отказался молить нас о пощаде.
И пока в зале дотлевали последние споры, я смотрел, как прокурор ослабляет узел полосатого галстука и выходит к трибуне. Одним из основных отличий обычного суда от вынесения смертного приговора является очередность выступлений. Я этого раньше не знал, но Морин – очень славная женщина, которую каждый хотел бы видеть своей бабушкой, – не пропустила ни единой серии «Закона и порядка» и, можно сказать, получила степень доктора права, не вставая с кресла. В большинстве случаев заключительное слово предоставлялось прокурору, чтобы именно его речь звучала у присяжных в головах, когда они удалятся на совещание. Но когда дело касалось высшей меры наказания, прокурор выступал первым, а потом уже адвокат получал последний шанс переубедить нас.
Ведь, в конце концов, это действительно был вопрос жизни и смерти.
Прокурор остановился перед нашей скамьей.
– Пятьдесят восемь лет ни один из моих коллег в штате Нью-Хэмпшир не просил присяжных заседателей принять столь трудное и ответственное решение, какое предстоит принять вам, двенадцати гражданам своей страны. Мы все осознаем важность этого решения, но именно таких радикальных мер требуют обстоятельства данного дела, и лишь после принятия этих радикальных мер справедливость восторжествует – в память о Курте Нилоне и Элизабет Нилон, чьи жизни прервались столь трагичным и чудовищным образом.
