Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде - [239]

— Но потом узнали?

«Что ему нужно от меня?» — зло думала Нюрка. Воспоминание о том, как Коваль выпрашивал у нее лодочку, вернуло ей на какое-то время прежнее чувство превосходства. Мучила только мысль: догадывается ли он о ее роли в ночном нападении?

— На такой вопрос я не буду отвечать, — твердо сказала она. — В конце концов, ничего такого не совершала. — То, что делалось в ее доме, только стены знали. И это не преступление. За любовь не судят.

— Хорошо, — согласился Коваль. — А почему он прятался и за женщину себя выдавал? Подумали об этом, когда стало известно, что ваш квартирант мужчина?

— От алиментов удрал.

— Это он так сказал?

— И Валентин, и дядька его, Самсонов.

— Поэтому и согласилась взять на квартиру?

— Конечно! — обрадовалась Нюрка, не увидев ловушки, которую приготовил для нее Коваль. — Если бы что похуже за ним было, ни за что не пустила бы! Зачем все это мне! Алименты — дело житейское. Не один он от них бегает.

— Значит, вы знали, что «медсестра» — мужчина? А раньше отрицали это. — Коваль перевернул листок протокола. — Вот записано. Как вас понимать?

— За его алименты я отвечать не буду.

— Вы поверили, что Чемодуров прячется от алиментов. А говорите, алименты — мелочь. Стоило ему, бедняге, из-за такой мелочи страдать в лифчиках и в юбке? Вам это на ум не приходило?

— Какое же это страдание — носить лифчики? — пожала плечами Нюрка. — Сам он их и шил.

«И то верно, — подумал Коваль, — когда человек хочет обмануться, когда ему удобно или выгодно это, он отбрасывает сомнения и разрешает себе обманывать».

— И долго вы собирались прятать его у себя?

— Говорил, еще года два. А когда милиция перестанет разыскивать, сбросит юбку и уедем вместе куда-нибудь далеко, может, на Север или в Казахстан. Там у него тоже родственники есть.

Коваль подумал, что Чемодурову сейчас даже легче стало — не нужно прятаться. Ведь в каком нервном напряжении жил все время, ожидая разоблачения!

— Вы сказали: «Если бы что похуже за ним было, ни за что не пустила бы». Что вы имели в виду?

Она промолчала.

— И два года его не спасли бы, — продолжал Коваль. — Он не от алиментов прятался у вас, Ангелина Ивановна, и вы это знали.

— Ничего не знала.

— Он скрывался от наказания за убийство, которое совершил на Днестре, — подчеркнуто четко, выделяя каждое слово, произнес Коваль, наблюдая при этом за реакцией Нюрки. — Он уже сам в этом признался. Теперь мы с вами можем говорить как с человеком, который прятал преступника, знал об этом и не сообщил органам правосудия. Кроме того вы должны будете отвечать и за пособничество в совершении другого преступления.

— Я никогда не была на Днестре! — вскрикнула она.

— Я говорю, Ангелина Ивановна, про убийство на Днепре, в ваших плавнях, Петра Чайкуна…

Нюрка прикусила губу, а когда отпустила, Коваль увидел на ней капельку крови.

— Единственный для вас выход — честно отвечать на вопросы и этим помочь нам. Хитрить не стоит. Это вам во вред. Советую осознать свою вину. Есть в уголовном кодексе сороковая статья. В ней сказано, что искреннее раскаяние или явка с повинной, а также содействие раскрытию преступления являются обстоятельствами, смягчающими ответственность. Воспользуйтесь, Ангелина Ивановна, этой гуманной статьей… Преступление, правда, раскрыто без вашей помощи, а вот искреннее раскаяние — за вами…

— Что вам от меня нужно? — растерянно произнесла Нюрка.

— Ничего, кроме правды… — Коваль снова взялся за авторучку. — Петра Чайкуна убили из ружья инспектора Комышана в ночь на восемнадцатое августа. Ружье находилось под вашей охраной на посту. В котором часу вы дали его Чемодурову?

Нюрка почувствовала, как у нее онемело все тело. «Они знают, что Валентин взял ружье. Значит, он признался? Чего тогда мне молчать?!» И все же попыталась откреститься.

— Я никому ничего не давала.

— Предварительные версии, что убийцей могли быть Андрей Комышан или Козак-Сирый, — отпали. Кроме них ружье побывало также в ваших руках. Отпечатки пальцев на нем зафиксированы. Выходит, вы не только имеете отношение к преступлению, но и сами могли его совершить.

— Думать можете, ваше дело.

— Как же все-таки вы объясните этот факт?

— Ну, брала, переставляла… Вот вам и следы… Но мог и другой брать…

— Без вашего разрешения? Кто же заходил к вам на пост той ночью?

— Я не видела. Может, когда выходила.

— Значит, оставляли пост?

— Домой не бегала. Это не считается — оставлять…

— Надолго выходили?

— Нет, конечно. Но ружье выкрасть — дело нехитрое.

— А в тот момент, когда преступник, совершив убийство, принес и поставил ружье на место, вы тоже выходили? Чтобы ваши глаза это не видели. Так, что ли? — Коваль сделал вид, что его не оставляет какая-то важная мысль. — А может, вы сами махнули с ружьем в лиман? И застрелили Чайкуна! — Он произносил слова медленно, будто вслушиваясь в них. — Тут вам и следы ваших пальчиков на ружье, и оставленный на время пост… Потом вытирали ружье, чтобы замести следы… Правда, в спешке очень небрежно…

— Да бог с вами! — замахала руками Нюрка. — Это все он, он!.. Он и вытирал. А я никуда не выходила! — Она поняла, что деваться ей некуда. — Когда Козак-Сирый отъехал, а Юрась ушел домой, зашла Валя… Валентин…