Чужое оружие - [69]

Выяснилось, что брат Михайло вовсе не Савенко, а Савченко, который уже дважды привлекался к ответственности за хулиганство и воровство и отсидел в исправительно-трудовых колониях в общей сложности больше восьми лет.

Сначала все шло довольно однообразно: подполковник Криворучко задавал вопросы, на которые Савенко-Савченко большей частью бросал лаконичное: «Не знаю».

Ответы допрашиваемого быстро печатались на машинке, за которой сидела молоденькая белокурая женщина, инспектор отдела борьбы с хищением социалистической собственности.

— Каким образом у вас дома оказалось такое количество спирта? — в третий раз повторил свой вопрос подполковник Криворучко.

— Не знаю, — так же в третий раз коротко ответил Савченко. — Чужой он. Я разрешал своей пастве эту малость в моем погребе держать.

Подполковник Коваль едва не засмеялся: точно так отвечала на допросе припертая фактами к стене Ганна Кульбачка.

— Но спирт не в бутылках был, а в канистрах и в землю закопан. Тут уж без хозяина не обошлось, — заметил Криворучко, тоже удивляясь, какую неразумную позицию избрал Савченко. — Как бы ни очутился в погребе этот спирт, он все равно ворованный, потому что в магазинах не продается. Интересно, как потом ваша паства разбирается, где чье лежит…

Подозреваемый и сам понял, что его объяснения звучат наивно, но ничего другого придумать не мог и горбился на стуле — мрачный, обрюзгший, весь какой-то осевший, словно остывшая квашня.

— Кто хранил у вас спирт?

— Многим разрешал.

— Если подтвердят, у вас появятся смягчающие обстоятельства. В ваших интересах назвать этих людей.

Савченко, глянув исподлобья на пишущую машинку, ничего не ответил.

— Так зачем все-таки приносили к вам краденый спирт?

— Каждый вносил свою долю, — вдруг нашелся Савченко.

— Поговорим без протокола, если он вас смущает, — включился в допрос Коваль, заметив взгляд подозреваемого.

Начальник отдела не возражал и кивнул.

— Будем записывать только то, что вы сами пожелаете.

Белокурая инспектор сняла руки с клавишей машинки, открыла сумочку и мельком глянула в лежавшее там зеркальце.

— Объясните, как это у вас соединялось: вера, пуританские строгости и деятельность… — Коваль сделал паузу, — экспедитора спиртзавода и по совместительству — расхитителя?

— Вера требуется каждому человеку.

— Но ведь не каждый верующий собирает десятки литров такого зелья, как спирт…

— Благодать на истинно верующего нисходит независимо от того, чем занимается он на грешной земле…

— Насколько мне известно, — заметил Коваль, — вы отрицаете земную жизнь и ее радости, хотя очень любите деньги, стремитесь к богатству. Идете даже на преступления, чтобы удовлетворить свои плотские страсти. В Полтаве вас судили за обычное воровство, перед этим вы отсидели два года за злостное хулиганство…

— Были грехи, каюсь… Я тогда еще не сподобился бога, не обрел духовной жизни.

— Ну, а теперь, уже «сподобившись», все равно нарушаете законы?

— Духовная жизнь, она вне законов, придуманных людьми. Преследования, которым я подвергался, — опустил глаза Савченко, — естественны и закономерны, святым писанием предусмотренные. Истинные сыновья божьи всегда страдают и преследуются во имя господа. Он терпел и нам велел…

— Вы не только законы общества и государства, но и свои заповеди нарушаете, — сказал Коваль. — «Не убий», «не возжелай», «не укради», а вы и возжелаете, и крадете… Вот и начальник ОБХСС подтвердит, — с легкой улыбкой обратился Коваль к подполковнику Криворучко. — Верно, Иван Кондратьевич?

— Мы не боимся пострадать за Христа, — вздохнул Савченко, — это не тяжелая ноша, а радость. Когда вы свои глыбы каменные обрушиваете на нас, мы это принимаем безропотно. Сказано у апостола Павла, что закон духа жизни в Иисусе Христе освобождает нас от закона греха и смерти.

— А Петро Лагута и Мария Чепикова тоже за Христа пострадали, преступив закон жизни и смерти? — вдруг спросил Коваль и с удовлетворением заметил, что при этом вопросе Савченко испуганно стрельнул глазами на машинистку.

— Теперь будем ваши ответы записывать, — сказал Коваль.

— О брате Петре и сестре Марии знаю, но мы им не судии, они теперь вечную жизнь получили и отвечают только перед богом.

— Они-то перед богом отвечают, — вздохнул Коваль, — но кому-то и здесь нужно ответить.

— Об этом нам ничего не ведомо.

— Расскажите, какие у вас были отношения с Марией Чепиковой и Петром Лагутой?

— Никаких. Мария иногда приезжала в Черкассы к врачам, медицина не помогла, вот она к богу и обратилась. Молилась с нами…

— Когда была в последний раз?

— Точно не припомню.

— Накануне своей гибели, седьмого июля, — подсказал Коваль.

Савченко, испуганный тем, что милиции известна дата последнего посещения Марией его дома, закашлялся, стараясь выиграть время и обдумать ответ. Впрочем, если милиция знает дату, то она взята не с потолка. Савченко это знал из своего предыдущего опыта.

— Возможно, и седьмого… Да, кажется, так…

— С кем она была у вас?

— Несколько человек молились.

— А Лагута?

Пальцы Савченко задрожали, и он не знал, куда девать руки. Правое веко, как всегда при волнении, начало предательски подергиваться.

— Не было его на молении.