Чужие страсти - [6]

— Зачем ты это сделал?

В своих фантазиях Абигейл довольно часто представляла себе нечто похожее на эту сцену, но теперь, когда это действительно произошло, она не поверила: а что, если он дурачится, как и все мальчишки? (Хотя нельзя сказать, что у нее в этом смысле имелся богатый опыт: до сегодняшнего дня в общей сложности было всего два свидания.) А вдруг для него это так же легко, как почесаться? Мысль об этом была невыносима.

Ответ Вона ничего не прояснил. Пожав плечами, он сказал:

— Я не знаю. Просто захотелось, вот и все.

— И ты продолжаешь делать это, — хрипло прошептала Абигейл, чувствуя, как он касается носом ее щеки и играет влажной прядью.

По телу быстро разливался жар, словно огонь, охвативший сухую сосну. Легкое как перышко движение губ отдавалось у нее между ног, там, где туго натянулась мокрая ткань ее трусиков.

— А ты хочешь, чтобы я прекратил? — промурлыкал Вон, покусывая ее ухо.

Абигейл не ответила. Что здесь можно сказать? Я умру, если ты сейчас же не остановишься, но если остановишься — я тоже умру. Ей грозит смерть от тысячи ран, которые она получит, когда он устанет от нее и начнет встречаться с другими девушками. Она уже окончательно запуталась и в кои-то веки не могла положиться на то, что Вон защитит ее. Он сам был причиной того, что она идет ко дну.

Они продолжали целоваться в ночной тишине, нарушаемой только щебетанием козодоев и шорохом, который производило какое-то более крупное животное, опоссум или енот, пробиравшееся через кустарник. Во всем этом было что-то, напоминающее сон, как будто, сняв свою одежду, они также вышли и из своих тел, став совсем другими людьми. Когда юноша перекатился, оказавшись на ней сверху, на камне остался влажный след, и этот след принадлежал Вону, которого она знала исключительно как брата. Как будто тот Вон продолжал целомудренно лежать рядом с ней, а влажное теплое тело, прижимавшее ее, горячие губы у нее на лице и шее принадлежали кому-то совершенно другому. Прекрасному незнакомцу, которого она отчаянно хотела узнать поближе, но все-таки незнакомцу. Впрочем, они уже прошли критическую точку, откуда теперь нет возврата. Что бы ни случилось потом, им никогда не вернуться к той легкой фамильярности, к которой они привыкли.

Когда Вон неловко нащупал крючки ее лифчика, она замерла, но не протестовала. В какой-то момент Абигейл подумала, что должна остановить его. До этого она целовалась всего один раз, с Бифом Ваннамейкером после школьных танцев, причем больше всего ее смутили его неуклюжесть и неуверенность. Сейчас она сама делала то, о чем шептались девочки в школе, то, против чего предостерегал их учитель в воскресной церковной школе, и при этом не испытывала ни малейшего желания сдерживать себя. Может, с ней что-то не так, если она хочет этого не меньше, чем он? Может, у нее отсутствуют те самые внутренние тормоза, которые срабатывают у других девушек? Если она права, то это, наверное, у нее в крови. Достаточно посмотреть на ее мать, которая была всего на год старше Абигейл, когда забеременела. «Я уже родилась такой плохой», — подумала она. Тогда зачем с этим бороться? Почему не дать природе взять свое? После того как лифчик упал в сторону и Вон, сжав ее грудь ладонями, наклонился, чтобы взять один сосок в рот, она только выгнулась под ним, дрожа от наслаждения.

Он положил ее руку на торчащую вверх штуковину, выпиравшую из-под резинки его шорт и твердую, как шест от палатки.

— Да, так… вот так, — хрипло прошептал он, когда она начала тереть ее, сначала осторожно, а затем с нарастающей силой.

Через несколько мгновений Абигейл почувствовала под рукой спазм, а затем что-то теплое пролилось ей на пальцы.

Вон отпрянул, бормоча:

— Прости. Я не думал, что так получится. — Голос его звучал почти со злостью.

«Может, он злится на меня?» — подумала она. Наверное, она согласилась на это слишком легко, и он ожидал, что ее поведение будет более скромным.

— Все в порядке. — Абигейл уже знала о таких вещах из курса полового воспитания, но испытать нечто подобное на практике — это совсем другое дело. Она была смущена и не уверена, что действовала в этой ситуации правильно. Интересно, есть ли какие-то правила этикета для такого рода вещей? Он не отвечал, и после неловкого молчания она, запинаясь, произнесла: — Я… думаю, нам пора идти. Уже поздно.

Пока они одевались, никто не проронил ни слова. Ни нежных прикосновений, ни шутливых замечаний Вона, к которым она привыкла, не было. Может, он с опозданием пришел в себя и понял, во что ввязался? Видит Бог, она совсем не была похожа на тех девушек, с которыми он обычно встречался. Вроде их соседки Джинни Клейсон, дочки сенатора штата… или той красивой блондинки, с которой он познакомился в прошлом году, катаясь с отцом на лыжах в Аспене[3], и которая была наследницей бизнеса своего папаши — владельца половины нефтяных скважин в Техасе. Может, она, Абигейл, подходила только для дружбы, а быть любимой девушкой — не для нее? В конце концов, она была готова не оказывать даже маломальского сопротивления, что делало ее ничем не лучше общедоступных шлюх.