Чужие сны - [41]

— У вас не будет возможности реализовать ваше право.

Земляне рассмеялись одновременно и так весело, что Ласкьяри встала, глядя на них с ужасом.

— Почему вы смеетесь?

— Милая девочка, — сказал Елисеев, — вы, наверное, думаете, что если нас связать по рукам и ногами запереть в темной комнате, то мы окажемся беспомощны перед вами? Но ведь любой из нас может просто приказать сердцу остановиться, и всех-то дел! Нас этому специально учили.

Корсильяс не удержался, чтобы не отметить тут же:

— Ах, Адриан Станиславович, что это за манера выражаться — «всех-то дел»? И где вы этого нахватались?

— У вас научился, — любезно ответил консул. Ласкьяри не сказала, а простонала:

— Нет, вы все ненормальные! — и выбежала из комнаты.

Глава 8

Рассвет, затянутый плотными серыми облаками, мало отличался от ночи. Но в тот час, когда должен был появиться первый луч Оссианы, в Столице началось движение. Ольшес долго смотрел в окно, наблюдая за тенями, мелькавшими на площади перед зданием консульства, исчезающими в переулках и вновь появляющимися на открытом пространстве… затем решительно направился к выходу. Однако едва лишь он приоткрыл дверь, как в щели возникла фигура стражника.

— Простите, пожалуйста, господин второй помощник консула, но на улицу уже нельзя выходить.

— Почему?

— Разве вы не знаете? В первый день Великого Праздника никто не выходит за дверь своего дома. Завтра — другое дело. Но сейчас… Кочевники уже вошли в Столицу. Извините, но вам лучше уйти наверх.

— Подожди, подожди… Нам ничего не говорили об этом.

— Господин второй помощник, я всего лишь рядовой страж, я не могу знать, почему вам ничего не сказали. Мое дело — стоять у двери.

— Но если нам нельзя выходить, то почему тебе можно находиться снаружи?

— Я в форме, и я стою у самой двери, не отойду даже на шаг. Так полагается.

— Ясно. Ну, извини, друг.

— Ну что вы, господин Ольшес…

Даниил Петрович отправился наверх и прежде всего разбудил консула. Впрочем, Елисеев все равно проснулся бы через пять минут — он строго выдерживал режим. Выслушав Ольшеса, Елисеев спросил:

— Значит, на площади вы видели кочевников?

— В том-то и дело, что это горожане.

— Вы не могли ошибиться? Х Ольшес только пожал плечами в ответ. Елисеев хмыкнул, подумал и сказал:

— Ну, собирайте всех. В столовой.

Через несколько минут сотрудники консульства уже находились в столовой; они стояли у окон, всматриваясь в медленно бледнеющую тьму. Фигуры на площади суетились по-прежнему, занятые какой-то непонятной и таинственной деятельностью, но их становилось все меньше и меньше.

— Почему же все-таки нас заперли? — сказал наконец Росинский.

— Поживем — увидим, — беспечно откликнулся Корсильяс.

— Не нравится мне это, — пробормотал Ольшес. — Более чем не нравится…

— Боюсь, что там, снаружи, это никого не интересует, — вздохнул Хедден. — Что нам нравится, что — нет…

В конце концов сотрудники консульства решили позавтракать — что бы ни происходило на улице, подкрепиться все же было необходимо. Но едва лишь они уселись за стол, как раздался звонок — кто-то пришел со стороны сада. Ольшес помчался вниз, и через минуту вернулся с Ласкьяри. Девушка была невероятно бледна, ее всегда безупречная прическа выглядела сомнительно. Едва войдя, она торопливо заговорила:

— Ваш автомобиль стоит во дворе… это очень хорошо. Вам нужно уходить отсюда. Немедленно! И в ответ услышала:

— Хотите кофе?

Ласкьяри бросила на Ольшеса тяжелый взгляд — словно булыжником швырнула, и, отвернувшись от второго помощника, обратилась к Елисееву.

— Господин консул, в вашем распоряжении совсем немного времени. К полудню дом будет окружен кочевниками, и тогда…

— И что — тогда? — мягко спросил Елисеев.

— Вас просто убьют. Достаточно и одного заложника, чтобы начать торговаться с Федерацией… вполне достаточно, и хлопот гораздо меньше. Я, кстати, говорила с нашими врачами. Они уверяют, что никакой человек не в состоянии остановить собственное сердце, так что…

— Ласкьяри, — вмешался Росинский, — скажите, пожалуйста, а как вы к нам добрались? Тут у нас под дверью стоит стражник, так он утверждает, что сегодня никому нельзя выходить на улицу. Хотя на площади…

— Кто посмеет остановить дочь Правителя? — презрительно встряхнув головой, бросила Ласкьяри.

— Правителя? — откликнулся Елисеев. — Вот оно, значит, как…

— Да, именно так.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Хедден, — а вот эта мысль… ну, сделать нас предметом торговли с Федерацией… принадлежит вашему отцу?

Ласкьяри рассмеялась — очень зло и очень коротко.

— А вы думаете. Правитель Сапт хотел от вас чего-то другого? Уверяю, он рассчитывал получить то же самое. Только отец опередил его, обошел, и теперь Сапта нет, а отец продолжает игру.

— Ох, девочка, — вздохнул консул, — что они с вами делают….

— При чем тут я? — искренне удивилась Ласкьяри.

— При том, что вы доброе существо, а вас уродуют, внушая вам идеи зла, — сердито сказал Елисеев.

— Э, нет, — спокойно ответила девушка. — Нет во мне добра. И эта ваша идея — что человек от природы добр, — сплошная глупость, я давно это вам говорила. Вам нужно уходить. И вы никогда не должны возвращаться сюда. В своих делах мы разберемся сами, и ни в чьей помощи не нуждаемся.