Чужеземка - [59]

Марта покраснела. Еще ни разу — с тех пор, как она была признана «своей», — мать не упоминала о ее наружности. Слишком часто пресловутый «подбородок клинышком» был предметом критических замечаний, слишком много жестоких слов было сказано в свое время по поводу ее манеры двигаться, улыбаться и вести себя, чтобы можно было сбросить все это со счета или понимать как-нибудь по-другому. А с тех пор, как Марта под началом матери превратилась в некое воплощение артистических возможностей, особенности ее наружности вообще потеряли самостоятельное значение. Разумеется, они обсуждались, но единственно с точки зрения сценического или эстрадного эффекта. Щурясь, Роза приглядывалась к дочери и могла, оторвав от общества в самый интересный момент, подозвать ее к себе, чтобы шепнуть ей:

— Следи за собой, ради бога, не растягивай так рот от уха до уха. Как это будет выглядеть на эстраде?

Отношение к туалетам было чисто деловое. Роза давала отличные советы и строго спрашивала с портных, не допуская ни малейшей недоделки или отклонения от фасона, но никогда они с Мартой не разговаривали о тряпках с таким теплым взаимопониманием, с таким вкусом, как пани Кася со своими дочерьми.

— Да? — смущенно пробормотала Марта. — Ты считаешь, что было бы лучше с пробором на боку?

Роза вынула из сумочки гребешок, сбросила с себя плед, села и притянула к себе Марту.

— Подожди, сейчас попробуем.

Она зачесала ей волосы назад, переменила пробор, несколькими движениями придала голове совершенно другой характер.

— Посмотри, — сказала она, подставляя дочери зеркальце. — Вот твоя прическа. У тебя, как и у твоего отца, слева такой уголок у пробора, и это тебе идет. Это… да, это красиво.

Роза отложила зеркальце. Затем, задумчиво глядя в окно, спросила:

— Целовал тебя кто-нибудь в этот уголок?

Марта сглотнула слюну и не ответила. Роза, с гребешком в руке, поглощенная какими-то необычными мыслями, не выглядела теперь больной, никому ничем не угрожала. Но у Марты забилось сердце.

Ничего не поделаешь! Марта вдруг поняла, что разговор о «других делах» — начался. И что какая-то полоса ее жизни — кончилась.

Она еще попыталась обратить все в шутку, заставила себя рассмеяться:

— Уж не подозреваешь ли ты, что у меня роман?

В эту минуту заскрежетал ключ в замке и послышались крики Збышека:

— Отец, отец!..

Роза с непроницаемым лицом прижала палец к губам:

— Приходи после обеда ко мне. Тогда поговорим.

Сабина гремела посудой, ее мощный топот сотрясал половицы, из столовой доносился запах жареного картофеля.

— Что у вас сегодня? Жаркое с картошечкой? — спросила Роза, внезапно оживившись.

Марта вскочила на ноги.

— Мамусенька, милая, ты только не отказывайся, пожалуйста, пообедай с нами! Сейчас я позвоню Стравским, чтобы тебя не ждали.

Вместо ответа мать поднялась и подошла к зеркалу. С выражением достоинства на лице она поправила волосы, платье, напудрилась и надушилась. Только после этого, очевидно, решив, что она готова к своей роли, Роза выразила согласие пообедать у дочери.

В столовой уже вертелись вокруг стола Адам, Павел и Збышек. Приход Розы явно произвел впечатление. Збышек выпятил грудь, начал посвистывать, Адам зажмурился, точно на него дохнуло сквозняком, Павел оттопырил губы. Роза первым делом подошла к зятю.

— Добрый день, — сказала она с улыбкой. Не с той царственной, ошеломляющей, — со стыдливой. — Извини, пожалуйста, за вторжение; это Туся заставила меня остаться. На нее, милый, сердись за самовольство…

Павел онемел. Никогда теща с ним так не разговаривала. А он никогда не мог понять, почему Роза, которой он был искренне благодарен за то, что она поощряла его притязания на Марту и даже торопила со свадьбой, — почему, едва он вошел в семью, она совершенно перестала с ним считаться. Этот мягкий человек чувствуя, что на него смотрят как на ничтожество, в присутствии Розы становился забиякой, — начинал шуметь, грубить, сыпать безвкусными шуточками. Когда Роза при нем распоряжалась временем, силами и чувствами Марты, расстраивая семейные планы и уязвляя его мужское самолюбие, Павел превращался в подобие назойливого шмеля, которого и прогнать нельзя, и невозможно не слышать. Роза прикладывала к глазам лорнет и глядела на него издали, всем своим видом выражая отвращение. Тут он впадал в такое бешенство, что, боясь самого себя, спешил покинуть поле боя.

Теперь он только было приготовился — просто так на всякий случай, — показать теще, кто тут хозяин, как она обезоружила его этой своей несмелой улыбкой. Грозно надутые губы опали, Павел развел руками, засуетился:

— Да что вы! Просим, просим.

Он придвинул Розе кресло, вызвал звонком Сабину, затем сам сел, ослабев от напрасного волнения. Вскоре все заняли свои места и молча ждали, что будет дальше. Сабина, увидев Розу, вздрогнула, из салатницы на скатерть пролилось немного сметаны, у Марты сделалось встревоженное лицо, Адам опустил глаза. А Роза схватила нож, проворно сняла со скатерти белую каплю и стряхнула ее на поднос, после чего посмотрела на Сабину, как бы прося одобрения. Збышек рассмеялся.

— А я всегда слизываю…

Адам начал покашливать, даже Павел поглядел на сына с неудовольствием. Марта прикрикнула на него: