Чужая весна - [26]

Шрифт
Интервал

В поэзии Вл. Смоленского замечательная ясность, простота и выпуклость образов. Каждая мысль его выражена в немногих, точных, но дающих картину словах. В его стихах много и уменья, и вдохновения. Если бы его книга, говорящая о закате человеческой жизни, угасании человеческих верований и надежд не вышла бы в свет — в современной русской поэзии был бы большой пробел. Безнадежность, претворенная в певучие картинные строфы, перестает быть земной безнадежностью, дающей живую боль. Она переносится в иной план, преображается, и преображенная, вызывает лирическую грусть и очарование. В этом смысл и значение поэзии Смоленского.

Об одиночестве, опустошенности души «в ледяном мире, где с каждым часом холодней», об одиноком «жизнекрушении» — говорят стихи Довила Кнута (Д. Кнут. Парижские ночи. Париж, 1932), стихи строгие, простые, сосредоточенные и мужественные. Местами в них чувствуется большое мастерство. Смоленского волнуют вечные проклятые вопросы, Довида Кнута — его не оправдавшая ожиданий жизнь. В нем сильна «тоска по той невозможности», которая была ему обещана.


А мой нерадивый Фонарщик
Зачем Он меня возжег.
Поставил распахнутым настежь
На ветру четырех дорог.

Д. Кнут не знает, куда ему идти. Ночами ему снится Россия, к которой днем не найти дороги. «Ни борьбой, ни беспечностью» не спастись ему от пустоты — даже любимой женщине ему нечего дать.


О чем сказать тебе? Осенний город стынет.
О чем просить тебя? Торопится трамвай.
Мир холодеющий синее и пустынней…
О чем просить тебя? Прости, не забывай.
О чем просить? Нет ни на что ответа.
Мой друг, что дать тебе в убожестве моем…
Мой друг единственный, о как печально это:
Нам даже не о чем и помолчать вдвоем.

Его ощущение жизни — ночь, когда все, что «строилось каторжным днем», рушится в «мусор и клочья», «ночь без ответа, без исхода», «когда нам нечем, десятижды нечем ночную душу умиротворить» и холод


…Над пустеющей площадью — неуверенный снег.
Над заброшенным миром смертоносный покой.
Леденеет фонарь… Семенит человек.
Холодно, друг дорогой.

Довид Кнут приходит к заключению, что «наша жизнь бессмысленность и ложь». И эти слова, «безмолвный крик, закупоренный крепко, о гибели моей, моей и вашей», он бросает в мир, как потерпевший кораблекрушение бутылку в океан «со смутной надеждой на спасение». Он не знает сам, откуда могла бы придти к нему помощь, но он чувствует, что молчать не может, что единственная надежда на спасение — слово. Так в творчестве своем, «открытом всем, кто одинок и прост», — находит его душа оплот.

Поэзия Ант. Ладинского пленительна, но трудно передать ее очарование. Хотелось бы сказать его же словами — очарование «темной и сладкой строки, слетевшей как ангел с небес». В «темных и сладких» строках его — подлинная поэзия, неуловимая, непередаваемая — веянье ветра, колеблющего «полотняные стены» его призрачной страны.

В двух его сборниках стихов (Черное и Голубое. Париж, 1931; Северное Сердце. Берлин, 1932) две основные темы. Одна берет свое начало из поэзии Лермонтова, тема лермонтовского ангела «И долго на свете томилась она, желанием чудным полна». Земной путь души, сопоставление земного черного с небесным голубым. Подобно Смоленскому, А. Ладинский утверждает в этом бренном мире душу человеческую, сравнивает ее с блудным сыном, возвращающимся в отчий дом, говорит об ее тоске по небу и о ее любви к земле. Лейтмотивы его поэзии — черное и голубое — земное и небесное — все время чередуются, переплетаются между собой. Только земная жизнь с ее испытаниями, лишениями, страданиями — верит Ладинский — очищает душу для райской жизни. Обращаясь к душе, он говорит:


Ты плакала над миром целым,
Ты научилась ремеслу
Слепить глаза над божьим делом,
Спать золушкою на полу.
О, никогда бы не могла ты
Без этих золушкиных рук
Вдруг сделаться — без всякой платы —
Одной из верных божьих слуг.

И в другом месте:


Только земля, земное,
Черная, дорогая мать,
Научила любить голубое
И за небесное умирать.

Душа человеческая, привязанная горячими чувствами к земле, мечтает о небе. Но черное и голубое чередуются. И если в одном месте Ладинский говорит:


Так, покидая пепелище,
Пустой очаг, бумажные сор,
Мы грезим об ином жилище,
О воздухе небесных гор,

то в другом месте, в предчувствии летейского сна, он возражает самому себе:


О смертный, с позднею любовью
Припомнишь пламя очагов,
Дымок из труб, жилище, кровлю
И розы на столе пиров.

И в противоположность лермонтовской душе, которой «звуков небес заменить не могли скучные песни земли», — в душе, воспеваемой Ладинским, земное берет перевес над небесным.


Но ради небес умирая
На охапке железных пик,
Мы думаем не о рае, —
О земле наш последний крик.

Душа, собирающаяся в последнее отплытие, берет с собой «сухую горсточку земли», и даже ангелы, отлетающие домой, в райские рощи, «руками хватают черный воздух земной»


И блудный сын на пышном пире
Не может позабыть подчас
О том печальном тесном мире,
Где он свиней под дубом пас.

Прекрасны стихи Ладинского о расставании с землей: «Тенета бросил я на счастье» и «В каких слезах ты землю покидала» (Черное и Голубое).

Земля и небо перемещаются в сознании Ладинского. Душа, воспетая в его стихах, на небе вспоминает о земле.


Еще от автора Вера Сергеевна Булич
Бурелом

В центре внимания третьего сборника «Бурелом» (Хельсинки, 1947) внутренний мир поэта, чье душевное спокойствие нарушено вторжением вероломной войны. Новое звучание обретает мотив любви к покинутой родине. Теперь это солидарность с ней в годину испытаний, восхищение силой духа народа, победившего фашизм.


Ветви

Четвертая книга стихов «Ветви» (Париж, 1954) вышла незадолго до смерти Веры Булич. Настроение обреченности неизлечимо больного художника смягчено в сборник ощущением радости от сознания, что жизнь после ухода в иной мир не кончается.Лейтмотив всего, что Булич успела сделать, оставшись, подобно другим «изгнанникам судьбы», безо всякой духовной опоры и материальной поддержки, можно определить как «верность памяти слуха, крови и сердца». «Память слуха» не позволяла изменить родному языку, русской культуре.


Рекомендуем почитать
«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова

«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».


Доброжелательный ответ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


От Ибсена к Стриндбергу

«Маленький норвежский городок. 3000 жителей. Разговаривают все о коммерции. Везде щелкают счеты – кроме тех мест, где нечего считать и не о чем разговаривать; зато там также нечего есть. Иногда, пожалуй, читают Библию. Остальные занятия считаются неприличными; да вряд ли там кто и знает, что у людей бывают другие занятия…».


О репертуаре коммунальных и государственных театров

«В Народном Доме, ставшем театром Петербургской Коммуны, за лето не изменилось ничего, сравнительно с прошлым годом. Так же чувствуется, что та разноликая масса публики, среди которой есть, несомненно, не только мелкая буржуазия, но и настоящие пролетарии, считает это место своим и привыкла наводнять просторное помещение и сад; сцена Народного Дома удовлетворяет вкусам большинства…».


«Человеку может надоесть все, кроме творчества...»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Киберы будут, но подумаем лучше о человеке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Голое небо

Стихи безвременно ушедшего Николая Михайловича Максимова (1903–1928) продолжают акмеистическую линию русской поэзии Серебряного века.Очередная книга серии включает в полном объеме единственный сборник поэта «Стихи» (Л., 1929) и малотиражную (100 экз.) книгу «Памяти Н. М. Максимова» (Л., 1932).Орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами современного русского языка.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.