Чужая корона - [3]

Когда все было съедено и Цимошиха убрала со стола, пан Михал еще некоторое время молчал, внимательно разглядывая логово полесовщика (ибо назвать это человеческим жильем язык не повернется), а потом вдруг спросил:

— Кабан сегодняшний?

На что Цимох утвердительно кивнул головой. Тогда пан Михал опять спросил:

— Значит, ждал меня?

Цимох снова кивнул.

— Так, может быть, ты еще и знаешь, зачем я приехал? — настороженно улыбаясь, спросил молодой господин.

— Знаю, — сказал Цимох.

— Ну, так скажи!

Однако на сей раз Цимох не спешил с ответом. Он еще сильнее обыкновенного нахмурился и долго не издавал ни звука, потом сказал:

— Сдается мне, ты нехорошее задумал, паныч.

— Что именно?

— А сам скажи.

На этот раз нахмурился пан Михал. Потом, стараясь казаться совершенно спокойным, сказал:

— Я приехал за Цмоком, Цимох.

Старая Цимошиха охнула и прикрыла рот рукой. Змицер сидел не поднимая головы. Он очень сильно побледнел. Цимох утер губы рукавом, тихо спросил:

— Убить, что ли?

— Не знаю, — ответил пан Михал. — Это уже как получится. Конечно, хотелось бы взять его живым. А? Что ты на это скажешь, Цимох? Возьмем Цмока живым?

Цимох молчал. Михал продолжил:

— На тебя вся надежда, Цимох. Много денег дам, не пожалею. Живым хочу!

— Э, нет! — сказал Цимох. — Живым тебе, паночек, не получится.

— Почему?

— А сожрет тебя Цмок, вот почему! И что я тогда отвечу твоему отцу, ясновельможному пану князю, когда он спросит, где была моя дурная голова, когда я согласился отвести тебя к Цмоку? Что я ему на то скажу? О, я буду молчать! А он тогда мне скажет так: «Дурной Цимох! Ты был тогда без головы. Так будь ты таким, безголовым, и дальше!» И саблей ш-шах!

Тут Цимох даже вскочил — очень, очень быстро — и показал, как старый князь будет отрубать ему голову. А после, теперь уже медленно, вновь сел за стол и больше прежнего нахмурился, весьма недовольный собой за то, что так много в один раз сказал, а после еще и подскакивал, как городской. Цимох очень не любил болтливых и шумных людей.

А пан Михал, тот, наоборот, развеселился и сказал:

— А! Так ты, значит, веришь в то, что в здешней дрыгве живет Цмок!

— Не только верю, — ответил Цимох.

— Ты, значит, правда его видел?

— Да.

— И каков он из себя?

— Каждый раз разный.

— Ого! — рассмеялся пан Михал.

— А ты не смейся, паночек! — мрачно сказал Цимох. — Не веришь, так спросил бы у своего отца. Только ведь ты не спрашивал! Потому что не хотел, чтобы он узнал, куда и зачем ты поедешь. Ведь так, паночек?

— Так, — нехотя согласился пан Михал.

— А отчего это все?

— Оттого, что… — тут пан Михал запнулся, потом махнул рукой и продолжал: — Оттого, что хоть мой отец князь и сын князя и все в его роду были князья, никто здесь не ровня ему, все вы грязь, а вот когда речь заходит о Цмоке, тогда все вы — и мой отец, и вы, его грязные темные хлопы, — все вы становитесь равными в своем животном страхе перед Цмоком. А вот какой он, этот Цмок, из себя? Как он выглядел, когда ты видел его в последний раз, если уж ты настаиваешь на том, что он каждый раз выглядит по-разному? Ну, опиши мне его!

Цимох долго морщился, явно не зная, как ему отвечать на этот вопрос. Он даже пару раз оглядывался на свою супругу, старую Цимошиху, что означало крайнюю степень озадаченности. А потом все же ответил. Сказал он так:

— В последний раз он был нестрашный. Он же не знал, что я его вижу! Я очень тихо подошел. А он в траве лежал. Это на старых вырубках. Лежал себе, солнце было, тепло… А может, он и знал, что я рядом, да проверял меня. А я чего? Я — о! У меня голова! — и с этими словами старый полесовщик постучал себя ладонью по лбу и продолжил: — Я упал перед ним на колени и начал говорить ему всякие добрые слова. Он тогда повернул ко мне голову, прищурился, вот так вот высунул язык, зашипел, как змея, а после шнырь в кусты — и как его и не было. Вот как я его, того Цмока, видел в последний раз.

Сказав это, Цимох замолчал. Но юного пана Михала такой ответ явно не удовлетворил. Он гневно воскликнул:

— Ты, хлоп, не виляй! Ты мне прямо говори: какой он был из себя? Ну, я жду!

— Нестрашный, я же говорил! — также гневно ответил Цимох. — Об одной голове. И хвост один. Лап тоже четыре. Такая ящерица длинная. Ящер, во! Шагов на шесть в длину. И зубы вот такие, что мой палец. И острые! А на спине… Ну, как гребень. Гребешка — во, с ладонь. Пасть — во! Но ни дыма, ни огня из пасти не было. И это все.

— А! — удовлетворенно воскликнул пан Михал. — Я же говорил! То никакой не Цмок. То динозаврус. Понял?

Цимох настороженно промолчал. Тогда пан Михал посмотрел на Змицера, а тот по-прежнему сидел не шевелясь, белый как мел, и сказал:

— Не дикозаврус, а динозаврус. И ты, Цимох, — тут он снова обратился к полесовщику, — и ты запомни: динозаврус. Я там, у них, ну, там, куда мы ездили с посольством, я там у них много чего об этих динозаврусах слышал. И даже видел их. Даже руками щупал, вот! — и пан Михал для наглядности даже показал, как он это делал.

Цимох не поверил. Спросил насмешливо:

— Живых, что ли?

— Нет, — честно признался пан Михал, — только мертвых. Чучела. Да их, этих динозаврусов, давно нигде уже нет. Только у нас в пуще и остались.