Чужаки - [31]

Увильды — самое большое, самое красивое и самое коварное на Урале озеро. Сквозь голубую прозрачную воду его можно видеть, как по дну, на многометровой глубине, плавают быстрые окуни, серебристые чебаки, колючие ерши. Сазан, линь, налим, щука и много другой рыбы населяют эту голубую купель.

Берега озера со всех сторон обступил лес: высокие сосны с прямыми, как струны, стволами, с большими шапками тонких игл, стоят, причудливо отраженные в воде, тихо шепчась меж собой. Конусообразные красавицы-ели, крепко вцепившись в каменистую землю, заглядывают в глубину. Более низкие берега непроходимо заросли белыми, как снег, березами, хрупкой ольхой и мягкой липой. Густая зелень рябины, калины, черемухи и чернотала, сплошь переплетенная гирляндами дикого хмеля, плотно охватывает камышовые заводи.

Особенно хороши Увильды перед восходом солнца, когда поднимается туман и все вокруг принимает фантастические размеры. Лодка рыбака превращается в корабль, а небольшой островок в гигантскую гору.

Но страшны Увильды во время бури, когда по двадцатикилометровому плесу несутся белые буруны и шум деревьев сливается с ревом бушующего озера. Немало страха испытали в такую погоду смелые рыбаки. Многие из них там сложили свои головы.

Справа, к юго-западу, волнистой рябью темнеют Аргази — озеро богатых рыбацких уловов, питающее своими водами степной Миасс. Меж высокими горами большими светлыми пятнами вкраплены в зеленую массу леса озера: Светлое, Белое и Темное, два Агордяша, Юшты. Отсюда же, с Собачьей горы, в хороший ясный день видны большие и малые Ирдиги — богатейшие обиталища сладких карасей. Тысячи уток, гагар, гусей и гордых красавцев лебедей засели ют озера. Это пернатое царство совершает ежедневные утренние и вечерние перелеты. От свиста их крыльев, от веселого покрякивания в воздухе стоит бодрящий радостный шум.

Как-то под вечер, когда воздух был на редкость прозрачен, дедушка отдыхал дольше обыкновенного. Он сидел на только что срубленной сосне и смотрел вдаль. Затем старик подозвал к себе Алешу, обнял его и показал рукой вперед.

— Смотри, Алеша, — грустно сказал дедушка, — какая благодать. Жить бы, жить да радоваться. А что на самом деле получается? Не живем ведь мы, а мучаемся. Кругом лес да лес, а лесорубы ютятся в балаганчиках. В озерах пол но рыбы, а рабочий люд голодает. Здесь, в земле, несметное количество золота, серебра, меди и другого богатства, а мы — нищие, в опорках ходим, голодные, холодные. Чага купить не на что, хотя и работаем день и ночь…

Облокотясь на топорище, он пристально уставился вдаль. Алеша, не отрываясь, смотрел на дедушку, на его усталое лицо, потом перевел взгляд на мать. Она сидела поодаль и сосредоточенно глядела в землю. Казалось, она не слушает дедушкиных слов и поглощена чем-то другим. Однако это было не так. Когда дедушка замолк, она порывисто встала, подошла ближе и спросила:

— А почему это так? Почему? — И тут же сама ответила: Хозяева наши так хорошо о нас заботятся, ждут, как видно, не дождутся, когда мы все с голоду подохнем. Будь они прокляты, паразиты. Да и правители наши с ними заодно. И царь тоже… — Она хотела сказать еще что-то, но от нахлынувшего волнения, казалось, не могла выговорить каких-то решительных слов.

— Ну это ты, Маша, чересчур, — осторожно возразил дедушка. — Правители и царь тут не при чем. Нас много. Всех не обогреешь. Да еще чужаки кругом их опутали, а там и своих подлецов куча, вот и крутят. За каждую копеечку готовы из народа душу вытянуть. — Дедушка тяжело, по-стариковски, поник головой и глубоко вздохнул. — Мы уже свою жизнь прожили. Каторга была окаянная, а не жизнь, весь век промучились, света белого не видели. Так, видно, и умрем. Может быть, вам, молодым, удастся жизнь легче устроить. Хорошо бы… Да не знаю, как то получится. — Дедушка неопределенно махнул рукой, взял в руки топор и пошел подрубать очередное дерево.

Делянки Зуевых и Федора Пыхтина были рядом. Тридцатиметровой высоты сосны плотно стояли по косогору. Гладкие, прямые, как стрелы, они росли здесь почти столетие. Лес был источником существования многих тысяч людей. Однако сейчас он варварски вырубался на дрова. Одно за другим ежедневно погибали тысячи прекрасных строевых деревьев. Вот лесоруб, выполняя чью-то волю, подходит к стройной красивой сосне толщиной в человеческий обхват, привычным взглядом определяет, куда ее положить, и делает зарубку. Дерево кровоточит душистой смолой. С другой стороны подходят два пильщика и начинают его подпиливать. Медленно, но все ближе и ближе придвигается к зарубке пила. Вдруг дерево слегка вздрагивает, качает зеленой шапкой и, как бы задумавшись, замирает. Медленно, а потом все быстрее и быстрее валится на землю. Никто не задумывается, сколько же понадобится лет, чтобы на этом месте снова выросла такая же сосна. И почему, для какой цели срублено такое прекрасное дерево — никто из лесорубов тоже не знает.

Лесорубы кладут сосны одну на другую крест-накрест. Так лучше и легче их распиливать, не зажимает пилу. Сосны, как правило, ложатся туда, куда хочет положить их лесоруб. Но иногда дерево вдруг ляжет не там, где нужно. Так случилось и сегодня. Перед обеденным перерывом Федор подрубил на своей делянке большую сосну. Сделав зарубку и оставив сестер Пыхтиных подпиливать ее, он подошел к Спиридону.