Чужак в стране чужой - [33]

— Вы не ошиблись, просто когда мистер Какстон отсутствует более суток, все его звонки переводятся на редакцию.

— Так он еще не появлялся?

— Нет. Не могу ли я помочь вам?

— Н-нет. Послушайте, мистер Килгаллен, а вам не кажется странным, что Бен так вот взял и исчез. У вас не появляется опасений?

— Что? Нет, никоим образом. В присланном факсе говорилось, что он и сам не знает, сколько времени будет отсутствовать.

— Но ведь это странно.

— Ничего странного, такая у него работа.

— Ну… А вот у меня это отсутствие вызывает большое беспокойство. Мне кажется, вам следовало бы сообщить в полицию. А заодно и всем репортерским агентствам страны, да что там страны — мира.

Даже и не видя Осберта Килгаллена, Джилл почувствовала, как тот чопорно выпрямился.

— А вам не кажется, мисс Бордман, что я способен разобраться в указаниях шефа без посторонней помощи? Не сочтите за обиду, но буквально каждый раз, когда мистера Какстона нет на месте, его упорно домогается кто-либо из «хороших знакомых».

Ясненько, подумала Джилл, то одна стерва старается его захомутать, то другая. А этот болван надутый решил, что я — очередная такая охотница. Потеряв всякое желание просить Килгаллена о чем бы то ни было, она положила трубку.

Так куда же все-таки идти? И тут у нее мелькнула неожиданная мысль: если Бен исчез и власти, скорее всего, приложили к этому свою руку, то кто же станет искать пропавшего Смита в его квартире? Правда, если они знают про ее знакомство с Беном… ну, уж это-то очень сомнительно.

Там можно будет поесть — наверняка у Бена в холодильнике найдется еда, главное, на дом ничего не заказывать, вдруг знают, что хозяин в отъезде, — да и одежда какая-нибудь для этого великовозрастного младенца отыщется. Джилл набрала адрес Бена, машина радостно рванулась и через несколько минут села на нужной улице.

— Carthago delenda est[29], — сообщила Джилл акустическому замку.

Никакой реакции. Вот же черт, выругалась она, этот красавчик успел изменить пароль. Едва держась на подгибающихся от ужаса ногах, Джилл старалась, чтобы Смит не видел ее лица. Взяв себя немного в руки, она сделала еще одну безнадежную попытку — на случай, если Бен успел за эти минуты вернуться домой (один и тот же микрофон и открывал рейтеоновский замок[30], и работал в переговорном устройстве).

— Бен, это Джилл.

Дверь скользнула в сторону.

А затем, когда они вошли в квартиру, снова закрылась. Джилл подумала было, что Бен дома, но никто их не встречал; судя по всему, ей просто повезло угадать новый пароль. Задумано, нужно понимать, в виде приятного для нее сюрприза, только лучше бы уж без сюрпризов — а заодно и без отчаянного ужаса перед не желающей открываться дверью.

Смит замер на краю лужайки, поросшей густой, высокой травой. Ему здесь очень понравилось, хотя быстро грокнуть столь новое и необычное место было совершенно невозможно. То, движущееся место, где они только что находились, захватывало и потрясало, зато это больше подходило, чтобы объять себя.

Смит никогда не видел окна и даже не был знаком с таким понятием, — корпус Бетесдинского центра, куда его положили, имел новомодные глухие стены. Немудрено, что панорамное окно он принял за «живую картину», вроде как дома, на Марсе, — и искренне восхитился глубиной и живостью изображения. Очевидно, работа великого художника. До этого момента ничто не указывало, что у этих существ есть искусство; новое познание послужило углублению и расширению гроканья; Смит преисполнился теплым чувством.

Краем глаза уловив движение, он повернулся и увидел, что новый брат снимает с ног фальшивые шкурки и обувь.

Блаженно вздохнув, Джилл погрузила босые ступни в зеленую, прохладную траву.

— Господи, до чего же ноги-то устали! — Она подняла голову и встретила взгляд Смита — младенческий, но в то же самое время чем-то встревоженный. — Ты тоже разуйся и походи, тебе понравится.

— Как разуться? — недоуменно моргнул Смит.

— Вот же, все время забываю. Иди сюда, я помогу.

Джилл сняла с него сперва туфли, а затем — предварительно отлепив лейкопластырь — и чулки.

— Ну как, приятно ведь?

Смит неуверенно ощупал ногой траву, а затем робко поинтересовался:

— Но ведь они живые?

— Можешь не сомневаться, это — самая настоящая трава, Бен угрохал на нее не знаю какие деньги. Да тут одно специальное освещение стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Так что погуляй по травке, получи удовольствие.

Смит не понял почти ничего — только то, что травинки — живые существа и что ему предлагают по ним ходить.

— Ходить по живым существам? — Он не верил своим ушам.

— Чего? А почему и не ходить? Этой траве ничего не будет, она специальная, для таких вот домашних газонов.

«Это, — напомнил себе Смит, — мой брат по воде, а брат никогда не посоветует плохого, ведущего ко злу».

Он позволил провести себя по лужайке — и обнаружил, что ему самому это нравится, а живые существа ничуть не протестуют. Он обострил свою чувствительность до крайнего предела — все верно, брат конечно же прав. Они привыкли, что по ним ходят, это — их естественное состояние. Решение объять и восхвалить новый факт, принятое Смитом, по мужеству и самоотверженности было сравнимо разве что с попыткой рядового земного горожанина оценить по достоинству все прелести каннибализма (обычая, по мнению Смита, вполне естественного и достойного).