Чума - [7]
Не повышая тона, Риэ сказал, что в этом он ничего не смыслит, а говорит он просто языком человека, уставшего жить в нашем мире, но, однако, чувствующего влечение к себе подобным и решившего для себя лично не мириться со всяческой несправедливостью и компромиссами. | |
His shoulders hunched, Rambert gazed at the doctor for some moments without speaking. | Рамбер, втянув голову в плечи, поглядывал на него. |
Then, "I think I understand you," he said, getting up from his chair. | - Думаю, что я вас понял, - проговорил он не сразу и поднялся. |
The doctor accompanied him to the door. | Доктор проводил его до дверей. |
"It's good of you to take it like that," he said. | - Спасибо, что вы так смотрите на вещи. |
"Yes, yes, I understand," Rambert repeated, with what seemed a hint of impatience in his voice. "Sorry to have troubled you." | Рамбер нетерпеливо повел плечом. - Понимаю, - сказал он, - простите за беспокойство. |
When shaking hands with him, Rieux suggested that if he was out for curious stories for his paper, he might say something about the extraordinary number of dead rats that were being found in the town just now. | Доктор пожал ему руку и сказал, что можно было бы сделать любопытный репортаж о грызунах: повсюду в городе валяются десятки дохлых крыс. |
"Ah!" Rambert exclaimed. "That certainly interests me." | - Ого! - воскликнул Рамбер. - Действительно интересно! |
On his way out at five for another round of visits, the doctor passed on the stairway a stocky, youngish man, with a big, deeply furrowed face and bushy eyebrows. | В семнадцать часов, когда доктор снова отправился с визитами, он встретил на лестнице довольно еще молодого человека, тяжеловесного, с большим, массивным, но худым лицом, на котором резко выделялись густые брови. |
He had met him once or twice in the top-floor apartment, which was occupied by some male Spanish dancers. | Доктор изредка встречал его у испанских танцовщиков, живших в их подъезде на самом верхнем этаже. |
Puffing a cigarette, Jean Tarrou was gazing down at the convulsions of a rat dying on the step in front of him. | Жан Тарру сосредоточенно сосал сигарету, глядя на крысу, которая корчилась в агонии на ступеньке у самых его ног. |
He looked up, and his gray eyes remained fixed on the doctor for some moments; then, after wishing him good day, he remarked that it was rather odd, the way all these rats were coming out of their holes to die. | Тарру поднял на доктора спокойный, пристальный взгляд серых глаз, поздоровался и добавил, что все-таки нашествие крыс - любопытная штука. |
"Very odd," Rieux agreed, "and it ends by getting on one's nerves." | - Да, - согласился Риэ, - но в конце концов это начинает раздражать. |
"In a way, Doctor, only in a way. | - Разве что только с одной точки зрения, доктор, только с одной. |
We've not seen anything of the sort before, that's all. | Просто мы никогда ничего подобного не видели, вот и все. |
Personally I find it interesting, yes, definitely interesting." | Но я считаю этот факт интересным, да-да, весьма интересным. |
Tarrou ran his fingers through his hair to brush it off his forehead, looking again at the rat, which had now stopped moving, then smiled toward Rieux. | Тарру провел ладонью по волосам, отбросил их назад, снова поглядел на переставшую корчиться крысу и улыбнулся Риэ. |
"But really, Doctor, it's the concierge's headache, isn't it?" | - Вообще-то говоря, доктор, это уж забота привратника. |
As it so happened, the concierge was the next person Rieux encountered. He was leaning against the wall beside the street door; he was looking tired and his normally rubicund face had lost its color. | Доктор как раз обнаружил привратника у их подъезда, он стоял, прислонясь к стене, и его обычно багровое лицо выражало усталость. |
"Yes, I know," the old man told Rieux, who had informed him of the latest casualty among the rats. "I keep finding 'em by twos and threes. | - Да, знаю, - ответил старик Мишель, когда доктор сообщил ему о новой находке. - Теперь их сразу по две, по три находят. |
But it's the same thing in the other houses in the street." | И в других домах то же самое. |
He seemed depressed and worried, and was scratching his neck absentmindedly. | Вид у него был озабоченный, пришибленный. Машинальным жестом он тер себе шею. |
Rieux asked him how he felt. | Риэ осведомился о его самочувствии. |
The concierge wouldn't go so far as to say he was feeling ill. | Нельзя сказать, чтобы он окончательно расклеился. |
Still he wasn't quite up to the mark. | А все-таки как-то ему не по себе. |
In his opinion it was just due to worry; these damned rats had given him "a shock, like." | Очевидно, это его заботы точат. |
It would be a relief when they stopped coming out and dying all over the place. | Совсем сбили с панталыку эти крысы, а вот когда они уберутся прочь, ему сразу полегчает. |
Next morning-it was April 18-when the doctor was bringing back his mother from the station, he found M. Michel looking still more out of sorts. The stairway from the cellar to the attics was strewn with dead rats, ten or a dozen of them. | Но на следующее утро, восемнадцатого апреля, доктор, ездивший на вокзал встречать мать, заметил, что мсье Мишель еще больше осунулся: теперь уж с десяток крыс карабкались по лестницам, видимо, перебирались из подвала на чердак. |

«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».

«Крошка Доррит» (англ. Little Dorrit) — одиннадцатый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые публиковавшийся в журнале «Домашнее чтение» с декабря 1855 года по июнь 1857. Вместе с произведениями «Холодный дом» и «Тяжёлые времена» входит в тройку социально значимых работ автора. Роман разделён на две книги: книгу первую «Бедность» и книгу вторую «Богатство». Действия происходят в Англии начала XIX века. Диккенс повествует о судьбах людей в их сложном переплетении, параллельно вскрывая пороки государственной системы, душащей всё прогрессивное в стране. «Крошка Доррит», как и другие романы, Диккенса, по давнишней традиции английских издательств, выходили частями, ежемесячными выпусками, в журнале «Домашнее чтение».

Холодный дом (англ. Bleak House) - девятый роман Чарльза Диккенса (1853), который открывает период художественной зрелости писателя. В этой книге дан срез всех слоев британского общества викторианской эпохи, от высшей аристократии до мира городских подворотен, и вскрыты тайные связи меж ними. Начала и концовки многих глав отмечены всплесками высокой карлейлевской риторики. Картина судебного делопроизводства в Канцлерском суде, исполненная Диккенсом в тональности кошмарного гротеска, вызвала восхищение таких авторов, как Ф.

«Жизнь, приключения, испытания и наблюдения Дэвида Копперфилда-младшего из Грачевника в Бландерстоне, описанные им самим (и никогда, ни в каком случае не предназначавшиеся для печати)» — таково было первоначальное полное заглавие романа. Первый выпуск его был издан в мае 1849 года, последующие выходили ежемесячно, вплоть до ноября 1850 года. В том же году роман вышел отдельным изданием под заглавием «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Хотя в этой книге Диккенс и рассказал о некоторых действительных событиях своей жизни, она не является автобиографией писателя.

«Жизнь, приключения, испытания и наблюдения Дэвида Копперфилда-младшего из Грачевника в Бландерстоне, описанные им самим (и никогда, ни в каком случае не предназначавшиеся для печати)» — таково было первоначальное полное заглавие романа. Первый выпуск его был издан в мае 1849 года, последующие выходили ежемесячно, вплоть до ноября 1850 года. В том же году роман вышел отдельным изданием под заглавием «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Хотя в этой книге Диккенс и рассказал о некоторых действительных событиях своей жизни, она не является автобиографией писателя.

Лучшие романы Сомерсета Моэма — в одном томе. Очень разные, но неизменно яркие и остроумные, полные глубокого психологизма и безукоризненного знания человеческой природы. В них писатель, не ставя диагнозов и не вынося приговоров, пишет о «хронике утраченного времени» и поднимает извечные темы: любовь и предательство, искусство и жизнь, свобода и зависимость, отношения мужчин и женщин, творцов и толпы…

Трагедия одиночества на вершине власти – «Калигула». Трагедия абсолютного взаимного непонимания – «Недоразумение». Трагедия юношеского максимализма, ставшего основой для анархического террора, – «Праведники». И сложная, изысканная и эффектная трагикомедия «Осадное положение» о приходе чумы в средневековый испанский город. Две пьесы из четырех, вошедших в этот сборник, относятся к наиболее популярным драматическим произведениям Альбера Камю, буквально не сходящим с мировых сцен. Две другие, напротив, известны только преданным читателям и исследователям его творчества.