Чума демонов - [31]

— Предохранитель, — выпалил я.

— Вон там. — Он мрачно дернул головой.

— Не вставай. — Я зашел за стойку и взял предохранитель.

— Кому ты собирался позвонить?

Толстяк начал было угрожающе ворчать. Я легонько пнул его по ноге. Он взвыл.

— У меня нет времени, — предупредил я. — Выкладывай все, что знаешь — живо!

— Тебя разыскивают, — проблеял он. — Я увидел номер машины. Далеко ты не уйдешь.

— Почему это?

Он уставился на меня и развалился в кресле. Я пнул толстяка по другой ноге.

— В пяти километрах к северу отсюда шериф перекрыл дорогу, — прокричал он.

— Насколько точно мое описание?

— Говорится, что у тебя раненая рука, поцарапанное лицо и подранная одежда. — Он выпрямился на кресле. — У тебя нет шансов, мистер.

Я подошел к стойке и взял моток клейкой ленты, вернулся, поднял толстяка с кресла и схватил его руки. Он слабо задергался, а его рот внезапно приоткрылся от страха.

— Эй, что ты собираешься…

— Я еще не решил. Зависит от того, как будешь себя вести. — Я принялся связывать ему руки за спиной. — Как лучше всего объехать баррикаду?

— Послушай, мистер, если хочешь проскользнуть мимо копов, сверни налево на следующем повороте, в восьмистах метрах отсюда… — Он болтал, желая мне угодить. — Черт, да они ни за что не догадаются, что тебе известно об этом пути. Старая фермерская дорога. Выходит у «Реформа», в двадцати километрах к западу.

Я закончил связывать его, оглядел комнату и увидел измазанную белую дверь с буквой «М». За ней я нашел мыло и воду на полке над тазом с черными краями. Я потратил пять минут на то, чтобы побрить лицо электробритвой.

В небольшом ящичке в шкафу был пластырь, я заклеил царапину на челюсти так хорошо, как только смог, затем зачесал волосы назад. Теперь я выглядел лучше — как покойник в макияже, наложенном жадным г робовщиком, но хотя бы уже не как труп, безалаберно сброшенный в канаву.

Я затащил владельца в туалет, положил на пол, связанного и с кляпом во рту. Повесив на двери табличку «ЗАКРЫТО», я вышел из здания.

Рядом со станцией стоял забрызганный грязью пикап. Указатель топлива был на максимуме. Я завел «Мерсетте» на подъемник и поднял его. Рядом висела не слишком грязная синяя армейская непромокаемая куртка. Я надел ее, не став засовывать левую руку в рукав. Секунду подождал, пока пройдет головокружение, затем забрался в пикап и выехал на шоссе, не обращая внимания на ноющее ощущение, что за мной следят.

* * *

Ночь стала бесконечным дурным сном: час за часом гудящие шины, воющая турбина, разматывающееся в темноту шоссе, все это время я цеплялся к рулю, поочередно борясь с жаром, сонливостью, тошнотой, ознобом и снова жаром.

Незадолго до рассвета, в пятнадцати километрах к югу от границы между Оклахомой и Канзасом, со мной поравнялся полицейский автомобиль, пока я ехал по широкому съезду с развязки. Коп с холодным красивым лицом и угольно-черными глазами невыразительно посмотрел на меня. Я глупо улыбнулся, помахал рукой, затем сбавил скорость, полицейский обошел меня и свернул на автостраду.

Я снизил скорость, свернул на первую попавшуюся гравийку, километров десять протрясся по ней мимо разваливающихся ферм и сараев, затем вернулся на дорогу, ведущую к городу под названием Чероки Фарм. В кафе для автомобилистов горели огни, я припарковался, зашел внутрь, сел за столиком в углу с видом на дверь и заказал горячую кашу. Я ел медленно, сосредоточившись на том, чтобы меня не стошнило. У меня снова разнылась голова, а боль в распухшей руке отдавала в зубы. Я ехал на чистой силе воли и лекарствах, но без искусственного запаса сил, который дал мне ЛУК, я бы умер уже несколько часов назад.

Как бы то ни было, я смог приподнять серый занавес, опустившийся у меня перед глазами, механически закончить есть, не сильно шатаясь, подойти к стойке, заплатить и вернуться в холодную ночь к своему пикапу без особых неудобств, не считая ощущения смертельной болезни и колющего страха, что мне все это снится.

* * *

Час спустя я подъехал на пикапе к бордюру на заснеженной стороне улицы с полуразрушенными домами, являвшимися верхом достижений богатых фермеров столетие назад. Теперь они были такими же мрачными и пустыми, как брошенные похоронные конторы.

Я вышел из машины, подождал, пока тротуар перестал качаться, затем прошел два квартала к готическому строению из красного кирпича с надписью:

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ ЮНОШЕСКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ АССОЦИАЦИЯ

Коффивилль, Канзас, 1965

Внутри молодой человек со скучающим лицом, редкими волосами и поджатыми губами посмотрел на меня из-за облупленного фанерного стола в форме почки с табличкой: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, БРАТ» и еще одной, написанной вручную, гласящей: «ДУШ — ПЯТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ».

Я не обратил внимания на море серого желе, в котором, казалось, плавало его лицо, положил руки на стол, встал более-менее прямо и услышал, как кто-то сказал: «Я бы хотел снять комнату на ночь».

Губы парня зашевелились. В помещении было жарко. Я подергал воротник. Желе полностью поглотило клерка, но его голос, чем-то напоминающий звук пилы, продолжал:

— …пьяницам вход запрещен. Вам придется уйти отсюда. Это христианская организация.