Чукотан - [18]

Шрифт
Интервал

 Правда, иногда Елене и впрямь казалось: жизнь тела кончена. А если и не кончена, то будет продолжаться хмуро, вяло: еда, постель, прислуга на утренний час, казначей и счетовод на вторую половину дня; забота о спортивных занятиях сына, родившегося через шесть лет американской жвачно-размеренной жизни, сына, которого она обожала, но и сожалела иногда о том, что это сын Павла.

Все изменилось внезапно. Резкий, скрежещущий поворот американской суши в сторону России был похож на великий тектонический сдвиг. Поворот был таким головокружительно-дерзким, что едва не лишил Елену рассудка.


«Чукотан, Чукотка! Промораживающий до костного мозга, но и рождающий молодящую выпуклость жизни, доводящий до ошеломляющих всплесков экспрессии ледяной рай! А сильно южней – горбатый и светлый, ни с каким другим городом земли не схожий Владик… А эти, америкосы… Что они знают о посмертной силе, хранимой в океане, о смиренной жизни во льдах? Что знают о жизни-смерти, похожей на сладкое, мгновенное и, к великому горю, кратчайшее вознесение, впервые приподнявшее ее над землей на углу Светланской и Суйфунской в чудесном Владике?..»

Летним сияющим днем Елена пришла к Павлу в контору на Рашен-хилл, на Кривую улицу, как она звала ее, и попросилась на Аляску, в городок Ном.

– К иконе Святителя Николая Мирликийского приложиться хочу…

Павел, сам себе удивляясь, жену-прислугу в неблизкое путешествие отпустил. Елена сходила еще раз в любимые места: на Фишерман Уорф, полюбовалась на Золотой мост, на черно-палевых калифорнийских морских львов, выталкивавших упругое тело прямо на Рыбную набережную. Собачьи морды крупных секачей при этом улыбались, головы покачивались в такт океанским волнам, чуть шевеля бурыми индейскими хохлами на голых черепах. Все кончится хорошо, успокаивали морские млекопитающие…

Вечером того же дня по железной дороге она отправилась в Ном. Добравшись до православной часовни, где когда-то помогли не сорваться с катушек, не сбрендить с ума, помогли забыть всё ради тогда еще неведомого ей долга, Елена Дмитриевна за несколько сот долларов, припасенных на черный день, выправила нужные документы и через восемь суток взошла на последнюю в той навигации шхуну, шедшую в Петропавловск с заходом в Анадырь, бывший пост Ново-Мариинск.

Перевалил через свою половину 1938 год…


Американка в Анадыре

Следователь Э-кин ошалел, устал. Он замудохался хлестать вздорную американку по щекам. Следователь был рыж, короткопал и сиял как медный грош. Непрестанно веселясь, он не понимал упорства старых и дряхлых. Он радовался и ликовал обезвреживанию ненужных в искрящем сталью государстве, отколотых от хода истории людишек.

– Эт еще только для начала, – посмеивался он. – Мы здесь собственных шпионов не знаем как извести. А тут к нам из Америки плывут и плывут шпионить! Поэтому – сразу: сказки про поиск могилы оставь, дура. Никто никогда ее не видел и никогда не отыщет. Рассказы про перстень-печатку тоже брось. А вот расскажи-ка ты мне другое: свекор твой Бирич деньги Временного Приамурского правительства где-то схоронил. Имущество его перед расстрелом конфисковали. Но ведь почти не оказалось имущества! Да и расстрел командиры Первой Забайкальской стрелковой дивизии провели как-то спешно… Где белая казна, сволочь? Ты ведь за ней приехала? Лучше скажи по-хорошему… Отпущу, если не соврешь. А Мандриков твой, которого ты тут расписываешь как горячего борца, он ведь бандит, да-а-а, бандит. Есть показания Клещина, есть показания Перепечко. Еще тридцать третьего года показания! Хочешь, зачитаю? Оно, конечно, не положено, но уж постараюсь, раз нужно. Я тогда стажером был. Помогал вести дело. Сейчас схожу за выпиской. А ты посиди тут спокойно. Дай-ка отвяжу тебя от стула…

Лето чукотское, лето трепетное и быстролетное, кончалось. Только сейчас, во время отлучки рыжего следователя, Елена поняла, зачем был проделан неблизкий путь из города святого Франциска в заштатный Анадырь.

«Простить приехала. Вечное прощение – что в жизни слаще? Он предал, а я, не выставляясь, не театральничая, не на словах, а сердцем – его прощаю. Узнаю, где захоронен, узнаю, все ли перстень на пальце, поговорю с Чукотаном… Он, он мелькнул сегодня на пристани!»

– Вот она, выписка из следственного дела, читай!

Елена, усмехнувшись, сильней сожмурила веки.

– Не хочешь? Кокетствуешь? Старовата уже, а туда ж… Хотя, может, и не так уж ты старовата, Леночка... Гибкая, я смотрю. И волосы аж сияют…


Следователь еще раз обвел Елену взглядом. В серо-зеленом американском платье под светлым дорогим макинтошем, в крохотной, невиданной в Анадыре шляпке, так и не слетевшей с головы во время ударов, видно прикрепленной к волосам шпильками или резинкой, она смотрелась вырезкой из журнала «Кино и жизнь». Только вот киноблеска глупецкого у нее в глазах не было. Следователь крякнул.

– Называйте меня Елена Дмитриевна, молодой человек. В девичестве я звала себя графиней Чернец. Так и запишите: мнимая графиня приехала свергать в Ново-Мариинске, то бишь в Анадыре, советскую власть.

Следователь захохотал во все горло. Ему вдруг стало легко и удобно с этой дурой-американкой, плохо себе представлявшей возможности следственных органов. Внезапно перестав смеяться, он спросил:


Еще от автора Борис Тимофеевич Евсеев
Русские композиторы

История музыкальной культуры России в рассказах о великих композиторах: Глинке, Мусоргском, Чайковском, Стравинском и других.Для старшего школьного возраста.Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования РФ для дополнительного образования.Книги серии История России издательства «Белый город» признаны лучшими книгами 2000 года.


Офирский скворец

Российский подданный, авантюрист и прожектер Иван Тревога, задумавший основать на острове Борнео Офирское царство, по приказу Екатерины II помещен в Смирительный дом. Там он учит скворца человеческой речи. Вскоре Тревоге удается переправить птицу в Москву, к загадочной расселине времен, находящейся в знаменитом Голосовом овраге. В нем на долгие годы пропадали, а потом, через десятки и даже сотни лет, вновь появлялись как отдельные люди, так и целые воинские подразделения. Оберсекретарь Тайной экспедиции Степан Иванович Шешковский посылает поймать выкрикивающего дерзости скворца.


Романчик

«Романчик» Бориса Евсеева – это история любви, история времени, история взросления души. Студент и студентка музыкального института – песчинки в мире советской несвободы и партийно-педагогического цинизма. Запрещенные книги и неподцензурные рукописи, отнятая навсегда скрипка героя и слезы стукачей и сексотов, Москва и чудесный Новороссийский край – вот оси и координаты этой вещи.«Романчик» вошел в длинный список номинантов на премию «Букер – Открытая Россия» 2005.


Петр Чайковский, или Волшебное перо

Это история о самом известном в мире российском композиторе, музыка которого отличается красочностью, романтичностью и необычайным мелодическим богатством. Книга предназначена для детей младшего и среднего школьного возраста.


Мощное падение вниз верхового сокола, видящего стремительное приближение воды, берегов, излуки и леса

Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.


Дюжина слов об Октябре

Сегодня, в 2017 году, спустя столетие после штурма Зимнего и Московского восстания, Октябрьская революция по-прежнему вызывает споры. Была ли она неизбежна? Почему один период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь Гражданской войны? Каково влияние Октября на ход мировой истории? В этом сборнике, как и в книге «Семнадцать о Семнадцатом», писатели рассказывают об Октябре и его эхе в Одессе и на Чукотке, в Париже и архангельской деревне, сто лет назад и в наши дни.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.