Чукотан - [14]

Шрифт
Интервал

Сумрачный коренастый Фесенко предлагал меры. Меры касались и «колчаков» и «графиньки». Мандриков от Игнатовых мер отбивался как мог. Ему больше не хотелось расстрелов и крови, хотелось – подручным машиниста на крейсер «Олег» – в очищенное от плавучих льдов Балтийское море. А через три-четыре месяца – прыг из морского похода под одеяло к Елюсе!

Хрипя и посапывая, как росомаха, под тройными кожухами, жадно ощупывал он полуголую Елену, стараясь и во сне не выпускать из рук ее плотно-пружинистое, или, как сказал бы Август Берзинь, если б мог Елюсю потрогать, «эластическое» тело. Короткими предъянварскими утренниками Мих-Серг, раздражаясь от собственных нюнь, впервые в жизни начинал ждать лета.

Чуя нежданные перемены и ясно понимая: перстень с багряным отсветом Мих-Серга доконает, Елена стала потихоньку молиться. Молитв почти никогда не доканчивала: хотелось говорить с Богом своими словами. Но своих не хватало, а обычная молитва, как ей казалось, здесь не подходила. Отводила душу в разговорах с Выкваном-Чукотаном: в сенях толковала ему про Берингийскую сушу, которая теперь скрылась подо льдами и под водой, но когда-нибудь обязательно выставится наружу. Чуть погодя, вдосталь натешившись над наивным Выкваном, шла варить пахучую оленью похлебку.

Похлебка была жирной, дымовитой, была гуще и слаще утренне-вечерней жизни. А вот по ночам жизнь была другая – призрачная, мокро-холодная. Просыпаясь в темноте от неясных томлений, Мих-Серг и Елена про перстень старались не говорить. Зато Верховный возникал в их ночных перепалках часто.

– Под ноготь его! Зажился на этом свете Колчак-паша!

– Не паша, а «железная рукавица», Мишенька!

– Откуда слова такие про него знаешь?

– Училась кой-чему…

– Врешь, брешешь, графинька ты липовая…

– А вот не вру. Сам обманщик! Помнишь, как обманывал меня на «Томске»? Мол, университетский курс кончил!

– Чего ж тебя, дуру, не обмануть было? Разве не понравилось, что обманул?

– Понравилось, Мишенька, ох как понравилось… Только боюсь, и после обманешь.

– Сие нам неведомо, скотинка ты богомольная!.. И про Колчака – напрасно ты. Турок – он и есть турок. Коготок его турецкий цепко рвет, до кишок, до смерти процарапывает! Все стены и двери, все перегородки жизни тот волчий коготь изодрал в клочья.

– Волк он, конечно, и правда волк. Бирюк! А только мне он почти что земляк. И знакомец отцов. Говорю ж тебе: род его еще в тысяча восемьсот двадцать восьмом году в книгу Херсонского городского собрания внесен как дворянский…

– Ладно, шут с ним, с Колчаком-пашой, все одно конец ему скоро.

– А если вдруг вам, ревкомовским, конец?

– Ага. Два века конца этого ждать будешь. А чтоб не было тебе соблазнительно, давай учи меня по-английски. Вдруг Америку ослобонять от тамошних «колчаков» придется…

В другом месте и в другое время суток перстень напомнил о себе снова. В дымной яранге уже январским вечером, рассказывая отцу и деду Выквана-Чукотана про недалекое будущее, предревкома положил руку с перстнем деду на плечо. Тот упал и умер. А может, притворился, хитрюга, мертвым.

– Низкий дух, однако, в перссне поселился, – сказал Выкванов отец. – Дух этот только и ждет, как бы из перссня выпрыгнуть и в тебя, Мандрик, залезть поглубже.

– Не мути воду, старый! Революция выправила жизнь, даже перстни-печатки дворянские нам, бедноте, служить заставила. Вот я сейчас сниму перстень и подарю Выквану на память.

Мандриков попытался снять перстень, но не смог. Ему вдруг стало мучительно тошно: запечатанный в перстне низкий дух, словно паук, случайно проглоченный в детстве, пополз через горло в желудок…

Выкван тихо выскользнул из яранги. Ему послышался дальний медвежий рев. Однако никого близ яранги не было. Выкван-Чукотан взял кусок спиленного оленьего рога и побежал к Ёлке-Ленке…

Ночью Мих-Серг впервые посветил себе в сенях перстнем: невдалеке, у дома, караульные разложили костер. Свет костра доплывал и до мандриковского дома. Но перстень горел почему-то не так уж ярко. «Чует, гад, отдам его скоро врагам нашим!»

Вернувшись в комнаты, Мандриков схватил в охапку Елюсю, отнес на казенный стол, удобно усадил для соития, но вместо веселых ласк вдруг неожиданно заплакал.

Сдвинув быстренько ноги, Елена погладила его по голове, сказала:

– Перстень снять невозможно. Если вытерпишь, давай вместе с пальцем отрубим. Потом палец с перстнем похороним, глядишь, счастливы будем.

– Ты! Сучка! Молчи… Тебе ни меня, ни революции, ни пальца моего не жаль. Ты и муженек твой на куски меня порубать готовы и собакам выбросить. Хочешь, возвращайся к своему Биричу! Хоть сейчас отправляйся.

– Я ведь теперь твоя жена.

– Ага… Жена… У нас – свобода! Ты еще к попу меня сволоки.

– И сволоку. – Елена, не одеваясь, прошлась по комнате. – И сволоку!

Мандриков, только что сатаневший и беленившийся, залюбовался. Забыв на минуту про перстень-печатку, снова кинулся к Елене…

– Потом, – отстранилась она от его вздыбленной плоти, – потом, Мишенька…


Постельный рай исчез в один миг. Все разбилось вдрызг! Сорок шесть дней, сорок пять ночей были расколоты десятком жестов, уничтожены ледяным молчанием, сожжены вспыхнувшими внезапно ссорами и вослед им грянувшим штурмом ревкома.


Еще от автора Борис Тимофеевич Евсеев
Русские композиторы

История музыкальной культуры России в рассказах о великих композиторах: Глинке, Мусоргском, Чайковском, Стравинском и других.Для старшего школьного возраста.Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования РФ для дополнительного образования.Книги серии История России издательства «Белый город» признаны лучшими книгами 2000 года.


Офирский скворец

Российский подданный, авантюрист и прожектер Иван Тревога, задумавший основать на острове Борнео Офирское царство, по приказу Екатерины II помещен в Смирительный дом. Там он учит скворца человеческой речи. Вскоре Тревоге удается переправить птицу в Москву, к загадочной расселине времен, находящейся в знаменитом Голосовом овраге. В нем на долгие годы пропадали, а потом, через десятки и даже сотни лет, вновь появлялись как отдельные люди, так и целые воинские подразделения. Оберсекретарь Тайной экспедиции Степан Иванович Шешковский посылает поймать выкрикивающего дерзости скворца.


Романчик

«Романчик» Бориса Евсеева – это история любви, история времени, история взросления души. Студент и студентка музыкального института – песчинки в мире советской несвободы и партийно-педагогического цинизма. Запрещенные книги и неподцензурные рукописи, отнятая навсегда скрипка героя и слезы стукачей и сексотов, Москва и чудесный Новороссийский край – вот оси и координаты этой вещи.«Романчик» вошел в длинный список номинантов на премию «Букер – Открытая Россия» 2005.


Петр Чайковский, или Волшебное перо

Это история о самом известном в мире российском композиторе, музыка которого отличается красочностью, романтичностью и необычайным мелодическим богатством. Книга предназначена для детей младшего и среднего школьного возраста.


Мощное падение вниз верхового сокола, видящего стремительное приближение воды, берегов, излуки и леса

Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.


Дюжина слов об Октябре

Сегодня, в 2017 году, спустя столетие после штурма Зимнего и Московского восстания, Октябрьская революция по-прежнему вызывает споры. Была ли она неизбежна? Почему один период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь Гражданской войны? Каково влияние Октября на ход мировой истории? В этом сборнике, как и в книге «Семнадцать о Семнадцатом», писатели рассказывают об Октябре и его эхе в Одессе и на Чукотке, в Париже и архангельской деревне, сто лет назад и в наши дни.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.