Чудовы луга - [11]

Ило, его слуга, еще дрых за занавеской, да и пускай.

Мэлвир любил утреннее одиночество — единственный момент, когда ты предоставлен сам себе. Не опоясанный рыцарь, не военачальник, не подающий надежды придворный…

Просто человек, который готовит себе любимый напиток на походной жаровне. Нечастая радость.

Холщовый мешочек с коричневыми зернами хранился в сундуке, где Соледаго держал всякие ценные вещи: карты, нарисованные на ягнячьем пергаменте, зрительную трубку, набор для письма, пачку тряпичной серой бумаги, флакон с минеральным маслом, пряности — и кофе.

На плоской четырехногой жаровне томился медный тигель с длинной ручкой, в нем пенилось, подступая к краям, варево цвета корицы.

Мэлвир добавил несколько сухих соцветий гвоздики, крошки муската, щепоть черного перца.

Острое, пряное благоухание заполнило шатер, напоминая о доме.

Так же пахло в комнатах его матери, леди Агаты. Только она предпочитала пить кофе вечером, покончив со всеми обязанностями при дворе.

Мэлвир живо припомнил, как матушка сидит у окна на стуле с высокой резной спинкой, растирая в маленькой ступке кардамон, мускат и кусочки привозного леденцового сахара.

…Алые и золотые пятна подцвеченного витражным стеклом вечернего света лежат на гордой шее, на маленьком ушке с русым завитком у виска, драгоценными осколками украшают высоко поднятую прическу.

Мама — самая красивая. Другие дамы королевы Райелы ей и в подметки не годятся, даже цветные.

Аккуратно одетый мальчик терпеливо переминается около пурпурной юбки, расшитой цветами резеды, разглядывает затейливый шерстяной узор.

Мать, наконец, обращает внимание на сдержанно сопящего сына и улыбается ему.

«Переводить вкусный сахар на ужасно-горькую штуку — преступление» — написано на личике, обрамленном сияющей пряжей волос.

Леди Агата с беспокойством смотрит на подсохшую царапину, пересекающую детски нежную щеку, неслышно вздыхает, потом выделяет наследнику сладкий осколок.

Она никогда не ругает мальчика за драки во дворе и порванные одежки, украшенные ее руками.

Мэл должен учиться быть сильным и храбрым. Ведь он растет без отца…

Кофе запенился сильнее и собрался выплеснуться на угли, но Мэлвир подхватил посудинку и поставил на походный столик. Он ценил удобство, поэтому в шатре была мебель, еловые ветви на полу застелены шерстяным ковром, оружие, щит и доспех красовались на специальной крестовине у входа.

Даже светильник горел без чада, потому что владелец шатра позаботился о хорошем фитиле.

Сейчас он спокойно выпьет кофе и пойдет посмотрит, что там с дорогой.

— …потопло все к черту! — дверной полог откинулся и в шатер вломился Марк, злой, попачканный, со следами болотной зелени на щеке.

Наткнулся на недовольный взгляд золотистых глаз и остановился. Потянул носом, огляделся.

— Ты прям как Герт, ей-богу, — возмутился рыцарь. — Тот обвешал все шкурами и вечно ноет: того не тронь, это не испачкай, сапоги сними! Как баба, честное слово. Военный поход, черти болотные…

— Я не готов лишать себя удовольствия снять сапоги в собственном жилище, — сказал Мэлвир спокойно. — Кофе? С перцем.

— Благодарствую. Как-нибудь потом.

— Что там опять стряслось?

— Да с утреца подвалило счастье.

— Тиран буянит? — Мэлвир все-таки налил себе кофе в серую каменную чашку. Тоже прихватил из дома.

Марк досадливо махнул рукой, подтащил к себе табурет и сел, вытянув ноги. Мягко выделанные голенища покрывала болотная тина.

— Тиран… Мои два полудурка-оруженосца его научиться седлать никак не могут. Постоят у коновязи, потом бегут ко мне и жалуются, что к жеребцу не подойдешь, и что это вообще не конь, а кусучая полуночная тварь.

— Он и впрямь кусается.

— Ну и что? Сопляки ленивые! Каждый день их гоняю и хоть бы хны. Так сам и седлаю. А после вчерашнего он не подобрел, знаешь ли.

Гнедой Тиран, здоровый и злющий, как демон, вчера сцепился с мэлвировым Пряником.

Пряник слыл конем добронравным и в злодействах доселе замечен не был, но тут вспылил и шибанул злюку копытом. Пришлось зашивать.

— Ладно, Тиран, язви его мары. Нам ночью настил попортили. Половину переделывать! Дозорные раззявы, свиной хлев им сторожить, а не дорогу!

— Кто попортил? — Мэлвир напрягся.

Армия торчала у края трясин уже несколько дней.

* * *

— Ку-у-да это ты собрался?

Тощая фигурка в застиранной до прозрачности рубахе неловко дернулась, и ее шатнуло на косяк. Спутанные патлы закрывали мальчишке лицо, но Ласточка заметила, как он стиснул зубы.

— Я ухожу, — просипел найденыш. — Отдайте одежду и сапоги. Спасибо… за благодеяния.

Ласточка, подняв бровь, посмотрела на озябшие босые ноги. Они заметно дрожали.

— Ошибаешься, — сказала она. — Здесь не богадельня. Это гарнизонная больница.

— Отдайте сапоги.

Найденыш тяжело дышал, прислонившись к двери. У него не хватит сил ее открыть, подумала Ласточка. Обитая войлоком и вощеным холстом, дверь была тяжела, как городские ворота.

— Штаны твои штопать и штопать, а сапоги покинули тебя еще в канаве. Будь у тебя сапоги, ты бы мог расплатиться за лечение и место на койке. Но раз сапог нет, тебе придется остаться.

— Мне остаться? — он нахмурился. — У меня и денег нет!

— Я заметила. — Ласточка серьезно кивнула. — Ты отработаешь свой долг, не беспокойся. В больнице всегда полно работы. Чтобы побыстрее приступить к работе и отправиться туда, куда ты так стремишься, ты должен выздороветь. Марш в кровать.