Чудовище и красавица - [27]

Оля стала сгибаться от смеха, когда он подхватил ее на руки, прямо в фешенебельном зале.

— Намекаешь на то, что сама я идти не могу?

Ее заставил замолчать его язык, скользкий и острый, и не стало ничего нужно, кроме этого языка. И не было нужно, когда на ветру они ловили машину. И не было нужно всю дорогу на заднем сиденье. Один раз она все же оторвалась от его рта, чтобы невнятно спросить:

— А куда мы вообще-то едем?

Но он ничего не ответил.

— Это не мой дом, — твердо сказала Оля, когда такси остановилось, прервав их теплый плывущий транс.

— Ты уверена, что тебе сейчас нужен твой? — Его голос был тихим и насмешливым, но дыхание — тяжелым.

— А чей же мне нужен?

Повернув к нему лицо, она прочла в васильковых глазах лишь неизбежность нового поцелуя.

Пока поднимались по лестнице на третий этаж, Антон раскрыл ей часть своей жизни. Он недавно купил квартиру — новую, большую и светлую. Теперь там шел ремонт, а он жил пока где придется — на работе, у родителей, в свободной хрущевке друга. Все же она правильно его просчитала — несмотря на свою простоту, обусловленную хорошим советским воспитанием, он был из тех свободных новых людей, хорошо сознающих, в каком веке они живут, не обремененных, часто сознательно, семейным счастьем.

В темной, словно затуманенной квартире его друга Оля окончательно убедилась, что он не женат. Не мог женатый мужчина так кидаться на женщину. Так прижимать к плечу ее голову, так смотреть в глаза. Просто, как у многих сейчас, у него совсем не было свободного времени. Бедный трудоголик, наверное, пашет, как Тесей, на нашем неблагодарном поле, чтобы другие посеяли там неизвестно что, возможно драконьи зубы.

Они вели себя так, как, верно, ведут себя голодные бродяги, попадая в благотворительную столовую. Оля не удивлялась себе. Но удивилась ему и, кончая с ним наперегонки, начала понимать, почему слово счастье начинается на букву «С». Сумасшедшие, сладкие секреты стали сочиться из них, смывая совесть и страх — слезы, сопли, сперма, смазка, слюни…

Расставаясь, он поцеловал ей ладонь, она — ему. Это было обещание будущих встреч.

Упругая пена казалась живым организмом — разумная биомасса грела и успокаивала, радужные пузырьки лопались легко и весело, а с ними таяли угрызения совести. Оля никогда не жила одна, а потому ванная была для нее любимым местом в доме — будуаром, бункером и штаб-квартирой.

А у нее, оказывается, есть щиколотки — изящные и, главное, очень чувствительные. Она догадывалась об этом по тому, как больно бывало иногда ударяться косточкой об угол стола, или если Сашка в играх хватал за них крепкой ладонью — неприятная странная боль заставляла морщиться и прекращать возню. Но она и не подозревала, какой вибрацией может наполняться тонкая кожа от издевательски легких, нетерпеливых поцелуев. И если бы не Антон, могла никогда не узнать. Теперь она втирала в них прохладную субстанцию мандаринового геля совсем по-другому. Не думая, как раньше, о завтрашних делах. Думая о щиколотках. Потому что теперь она знала, зачем они нужны, и знала, зачем нужен мандариновый гель.

Она изменила Сашке. Первый раз в жизни. Но была не в состоянии анализировать свои эмоции по этому поводу. Могла только изумляться тому, что после любви, оказывается, может болеть все — даже уши.

Сама Оля не была ревнивой, потому что в глубине души была, вероятно, все же полигамной. По крайней мере, в измене ее волновал всегда лишь факт предательства, но не сам поступок. Да и как, собственно говоря, можно ревновать растрепанного человека в трениках, мирно сутулящегося у компьютера? Пытаясь представить свою реакцию на Сашкину измену, она чувствовала себя щедрой богачкой, раздающей милостыню. И усмехалась потенциальным соперницам — ведь каждая из них, мечтая о чужом муже, представляет себе все, что угодно, но только не это! Она была в этом уверена, искренне не представляя, что есть женщины, мечтающие именно об этом, — те, у которых в мужьях оказались стильные денди.

Ей иногда думалось, что она была бы счастлива узнать о Сашкиной измене. Она бы, наверное, простила его, великодушно или не очень, но ей было бы значительно легче жить, сознавая свое право на адюльтер. Только Сашка ей не изменял — она знала это точно. Он ее очень любил. И он не был бабником. Он был однолюбом и порядочным человеком — ей просто несказанно с ним повезло.

Больше они не занимались такими глупостями, как ресторан. А заодно такими, как театр, прогулки, выставки и кино. Они договаривались о встрече по мобильному. Она не дала ему домашний номер — просто сказала, что его нет, и не дала рабочий — сказала, что там всегда занято. Их встречи были короткими, иногда до банальности — встретившись, они сразу бежали «в койку». Что поделать — они оба занятые, современные люди, танцующие в ритме мегаполиса. В душе Оля благословляла занятость Антона — она позволяла ей представляться такой же, когда семья, совесть или что-то еще, неназываемое, не пускали ее к нему. Они встречались в темной квартире друга, реже в отеле, а иногда — просто в его машине.

Теплая и тяжелая, словно львиная, лапа ложилась тогда ей на грудь, придавливая к спинке сиденья, как добычу. И он, подобно охотнику и монарху, уверенному в своем праве, медленно поворачивал голову, глядя по сторонам. Потом смотрел на нее, читая в асфальтовых глазах свою победу. И только после этого начинал терзать, методично и царственно, хоть при этом дрожал от хищного нетерпения.