Чудовище и красавица - [26]

Оля всегда холодела от этой мысли. Да нет ведь, люблю, люблю. Ну, если любовью можно назвать твердую уверенность в том, что он самый лучший. Не потому, что такой хороший, а потому, что другие гораздо хуже. Хотя бы потому, что чужие.

И все же ей казалось иногда, что Варваре повезло гораздо меньше. Она, как все эти провинциальные принцессы, постарела, наверное, лет в пятнадцать и давно уже свыклась со своей старостью. Это было понятно по тону, которым она ответила, проглотив морской гребешок.

— Я хорошо отношусь к мужчинам. Они — прелестные создания, по-своему совершенно очаровательные, как все другие творения природы — дети, собаки, цветы…

Ей было легко с Варварой. Оля, встречая что-то в жизни, удивлялась, благоговея перед классиками: «Надо же, а я ведь про это все знаю — читала у кого-то… Вот что значит литература!» Варвара же, добросовестно читая классиков, удивлялась: «Ну и что тут такого, что гениального или нового? Я ведь все это знаю. Это же просто жизнь».

С Варварой ей повезло, ей всегда везло на хороших людей. В институте — хорошие преподаватели, в школе — хорошая «классная», хорошие коллеги… Даже свекровь хорошая. Многие из ее знакомых жили бы с Сашкой из-за одной только свекрови.

Такими вещами не разбрасываются. Такие вещи ценят, и благодарят судьбу, и на вопрос «как дела?» отвечают «нормально», скрещивая за спиной пальцы.

Уже когда выходили на улицу, в сумке громко затренькала незнакомая мелодия.

— Это у тебя телефон?

Нефритовые глаза Варвары из удивленных сделались понимающими, когда Оля густо покраснела, всего лишь сказав «Алло?».

Ресторан был роскошным и элегантным, и она еще раз убедилась, что Антон не так прост, как можно было судить по его одежде и манерам. Кто он — интеллигентный Дон-Жуан или умный мальчик? Оля не знала, знала только, что и то и другое ей нравилось и волновало ее.

Они сидели на низких диванах, но он сполз еще ниже, откинувшись на мягкую спинку. Казалось, он бы лег — он всегда стремился лечь, как и она, их тела легко растекались по поверхности предметов, совершенно не подходящих для отдыха. Его ноги нигде не помещались до тех пор, пока он не раздвинул широко колени. «Поза, выражающая сексуальную агрессию» — Оле почему-то вспомнилась фраза из женского журнала. После этого ее взгляд все время предательски соскальзывал с его глаз на губы, а с губ на плотные складки светлых широких брюк.

— Чем ты занимаешься? — спросил он.

— Рекламой, — ответила она.

Она вполне могла так ответить, работая штатным психологом в рекламном агентстве. Почему-то не хотелось произносить скучное: «начальник отдела кадров», да и какой там начальник… Хотелось быть как он — свободной и целеустремленной, с интересной, нервной работой.

— А ты?

— Торговлей, — ответил он неопределенно, и она не стала уточнять.

Понимающе улыбнулась и кивнула — чтобы он не уточнял. Он и не уточнял, с легкостью поддаваясь, когда она стала уводить разговор от скучной темы.

Пусть считает ее одной из тех, о ком пишет журнал «Космо», — независимых, свободных хозяек жизни. Она могла сойти за такую — ее стиль и вкус были тому гарантией. Ему ведь не обязательно знать, что эти джинсы, небрежно растрепанные и стильно потертые — чуть ли не самая роскошная вещь в ее гардеробе, что она никогда не позволит себе ужинать в таком месте, даже если будут лишние деньги. Потому только, что у нее есть Ксюха. И Сашка. Но он — другое дело.

Они курили кальян от одного соска, хотя их было три, а место действительно было что надо. Имелось все — рояль, камин, сырая оленина и живая музыка. Был даже метрдотель, и чего же ей стоило весь вечер производить впечатление рафинированной «эмансипэ», для которой все это будни! Помогали его взгляды — держа в постоянном напряжении, все же придавали уверенности. Она знала, как ей идут джинсы, и знала, что нравится ему. И он, кажется, верил ей.

Оля сама удивлялась, насколько быстро вышла из роли жены и матери. Неужели это была именно роль? И стала той, кем была на самом деле, — просто разбитной девчонкой. Он принял это безоговорочно именно потому, что все это оказалось для нее органичным.

Было выпито достаточно пряного алкоголя, сказано несколько двусмысленностей, сделано множество интуитивно-возбуждающих жестов, когда он сказал, глядя снисходительно и с интересом на то, как она лихо опрокидывает текилу:

— Может, тебе хватит?

— Почему это? — удивилась Оля, устремив на него пьяные, провоцирующие глаза.

— Ты же сейчас упадешь!

— А я и собираюсь упасть… — Она пожала плечами легкомысленно и жеманно.

— Что в этом такого? Зачем же пить? Вот сейчас допью это и упаду… И усну… И будет мне хорошо.

И она действительно приготовилась заснуть, по крайней мере, мечтательно прикрыла глаза, а на лице ее появилось то выражение расслабленной неги, какое бывает перед сном. Она даже слегка побледнела, а вставая, пошатнулась. Скорее всего, потому, что он тоже резко вскочил, испугав ее. И крепко обнял за талию, прижав к себе.

— Все же я помогу, ладно?

— Хочешь помочь мне упасть? — Она смотрела прямо ему в глаза и не видела ничего, кроме синего тумана. — Не стоит. Я и сама справлюсь. — Что-то было не то в этой фразе, и это «что-то» заставило ее захихикать. — В смысле — сама упаду. Без посторонней помощи. Лучше сама. Сама, сама, сама…